Разборки авторитетов
Шрифт:
В тот же день Варяг поручил Ангелу через своих людей связаться с Главной российской коллегией адвокатов, пообещав весьма солидную сумму за скорейшее освобождение законных. Группа виднейших адвокатов немедленно организовала свой небольшой «сход», где прорабатывались всевозможные варианты незамедлительного освобождения подопечных. Уже через несколько часов после долгих телефонных переговоров с начальником Екатеринбургского УВД с помощью адвокатов была отпущена первая группа задержанных из девяти человек, а через два-три дня камеры СИЗО распрощались и с остальными законными.
Главное здесь было не в том, что кто-то из задержанных «уважаемых людей» получил омоновским прикладом по
В первый же день после ареста схода Варягу сообщили, что организация и обеспечение сходняка были возложены на пятерых авторитетов из Екатеринбурга. По телефону, беседуя с Ангелом, эти горе-лидеры клятвенно уверяли, что безопасность гарантирована, а в доме отдыха, где пройдет сход, на карауле будет находиться самая опытная и подготовленная команда. Охраной непосредственно руководил вор по кличке Шанхай. Накануне он заявил, что лучше набросит себе петлю на шею, чем допустит беспредел со стороны ментов.
Слово было брошено. А в воровской среде сказанное свято: от своих слов не откажешься. Промахов законные не умели прощать. А ославиться на таком уровне означало подписать себе приговор. Все ждали появления смотрящего. Только он один мог расставить точки в этой истории. Шанхай из Екатеринбурга не съезжал. Не позволил он раствориться и прочим лидерам, приставив к каждому из них по два бойца из своей личной гвардии.
Унылое ожидание продолжалось недолго – Варяг прибыл в Екатеринбург самолетом ровно через три дня после освобождения законных из-под стражи. Смотрящего России и двух его телохранителей встречал известный уральский вор Горелый. По дороге из аэропорта Горелый в деталях расписал Варягу все подробности неудачного схода. Тот не перебивал Горелого.
Первый, к кому пожаловал Варяг, был законный вор Шанхай. Родом из сибирских татар – невысокого роста, коренастый, он будто сошел с картины Сурикова «Покорение Ермаком Сибири». Но в его крови была и восточная примесь – сказалась горячая любовь несовершеннолетней кореянки с известным на всю Тюменскую область вором по прозвищу Ушастый. Шанхай родился и провел детские годы со своей матушкой-воровкой в женском лагере. Тюрьма была для него родным домом, а колючая проволока так же обыденна, как для обывателя телевизор или обеденный стол. Позднее большую часть жизни из своих тридцати пяти он также провел в тюрьме и выходил на волю только для того, чтобы через какие-нибудь полгода снова оказаться за высоким каменным забором. Он сумел установить даже неофициальный рекорд пребывания на свободе, оказавшись в КПЗ буквально через сорок пять минут после выхода на свободу. Просто Шанхаю не повезло. У ворот тюрьмы остановился рейсовый автобус. От нечего делать он сел в него, а когда раздраженная кондукторша стала орать на весь автобус, обзывая его обидными словами: «Эй ты, узкоглазый! Бери билет!», он не выдержал, подошел к крикунье, вынул из-под телогрейки заточку и распорол дуре живот, приговаривая: «Да я, сука, десять лет отсидел, а ты у меня билет требуешь! Вот тебе, падла!» Шанхай, получивший свое погоняло именно за китайский прищур, на зоне никогда не обижался, когда друганы звали его китайцем или самураем. На нарах он чувствовал себя куда увереннее, чем в толчее людей, где перемешаны были все масти, отчего голова у него шла кругом. С годами Шанхай стал одним из ревнителей воровского кодекса и всегда следовал ему так же незыблемо, как истинный христианин библейским заповедям.
Шанхай явился на милость Варяга с покаянием. Ничего не утаивая, он рассказал ему, что произошло, и сознался, что, несмотря на все его старания, контрразведка не сработала, а потому за бесчестье воров он готов понести самую суровую кару, какую только смотрящий сочтет ему назначить.
Варяг выслушал признание Шанхая, а потом ответил вполне по-доброму:
– Знаешь, а я ведь привез тебе подарок.
Шанхай был сбит с толку любезным обращением смотрящего. Он готов был к тому, что Варяг выслушает его объяснения, насупив брови или с раздражением. Но с его лица не сходила располагающая улыбка. Он сумел бы проглотить неудовольствие смотрящего, не удивился бы грозным обвинениям или пренебрежительному обращению с собой, как с провинившимся мужиком. Но смотрящий был подчеркнуто вежлив и за время разговора едва ли произнес десяток слов.
Весь облик смотрящего никак не вязался с тем, что о нем говорили в Екатеринбурге – требовательность, граничащая с жестокостью. Неделю назад в течение нескольких часов Варяг ликвидировал чуть ли не весь цвет бандитского Петербурга. Шанхай уже знал об этом, и ему подумалось, что Варяг оказался слишком тонким и интеллигентным для такой службы, как смотрящий России, и для него оставалось загадкой единодушие воров, с которым они возвели Владислава на воровской трон.
Трудно было поверить в то, что за плечами этого человека почти пятнадцать лет тюрьмы, и что он является одним из тех людей, по велению которых живут все зоны России, и что слова его так же священны, как откровения Мухаммеда для правоверных.
– Что ты говоришь, Варяг?
– Я говорю, что привез тебе подарок.
– Какой? – невольно вырвалось у Шанхая.
– А вот посмотри сюда, – Варяг взял «дипломат», щелкнул замками и вынул моток веревки. – Ты, кажется, обещал удавиться на глазах у всей братвы, если не сумеешь обеспечить сходу безопасность? – поинтересовался Варяг. – Что же ты молчишь? Куда подевалось твое красноречие? Чтобы не терять много времени на объяснения, я решил помочь тебе. Ты посмотри, как крепка веревка, – сунул Варяг скрученный моток в руки оторопелого Шанхая. – Уверяю тебя, она выдержит двоих таких, как ты, так что можешь не беспокоиться по этому поводу.
– Варяг…
– Ты знаешь, мы не привыкли к тому, чтобы кто-то бросался словами. Если сказал, значит, должен выполнить, а потом, неужели думаешь, что мы просто так должны прощать срыв сходняка и бесчестье воров? Кто-то должен за все это ответить… Давай выбирай угол, в котором хотел бы умереть.
Шанхай никогда не надеялся дожить до глубокой старости, почить в окружении заботливой семьи и любящей жены. Он всегда был уверен, что его жизненный путь оборвется задолго до преклонных лет. Но он не мог предположить, что «костлявая» окажется совсем рядом, когда его тело и разум так жадны до веселых развлечений и сладких удовольствий.
Самому удавить себя на глазах у всех – такую кончину для законного Шанхай считал позорной. Но ведь он сам бросил месяц назад неосторожные, необдуманные слова.
Шанхай посмотрел на смотрящего.
– Варяг, позволь перерезать себе вены.
– Чем же тебе не нравится эта удавка? Может быть, слишком груба для твоей шеи?
– Как тебе сказать… смерть от ножа более благородна.
Варяг сидел в глубоком мягком кресле, по обе стороны от него стояли два крепких парня. Он решал судьбу провинившегося, одного его слова было достаточно, чтобы спровадить мятежную душу в ад, и он со спокойным лицом, мягким голосом подталкивал ее в эту пропасть.