Разбойничий тракт

Иванов-Милюхин Юрий Захарович

– Мы свободны? – переспросил Дарган.

– Вы и ваша супруга свободны, – сухо повторил пограничник.

– А как вы поступите с гусарами? Они станут преследовать нас до тех пор, пока между нами не произойдет стычка. Сдаваться им добровольно мы не собираемся.

– Мы не допустим никаких насилий, я постараюсь уладить конфликт.

Подождав, пока Дарган со спутницей управятся с вещами и вскочат в седла, капрал отдал честь и заспешил к пограничному столбу, возле которого приплясывали от нетерпения гусары. Но не успел он проехать и половины этого расстояния, как ротмистр повел свой отряд напролом. Он был уверен в безнаказанности, ведь на его плечах красовались погоны армии победителей, занявшей половину Европы вместе с Парижем.

Одного не учел командир отважных гусар – немецкой педантичности. Немцы считали себя нацией избранной, не позволяющей кому бы то ни было диктовать ей условия. Капрал выхватил похожую на палаш саблю и направил коня наперерез сорвавшемуся с привязи отряду русских. Прозвучали первые выстрелы, сделанные немцами в воздух, кони противных сторон завертелись в дикой карусели, из которой стало невозможно вырваться.

– Зачем вы их отпустили, капрал? Это преступники!…– брызгал слюной ротмистр. – Их давно ждет виселица.

– Вашего казака я бы препроводил в комендатуру сам, – старательно подбирая слова, рычал капрал. – Но французскую женщину никто не имеет права подозревать в преступлении. Мадам вне подозрений.

– Не путайте жену Наполеона Жозефину с обычной парижской шлюхой.

– А вы не путайте Германию с Россией.

– Вы еще пожалеете об этом преступном поступке!

– Война закончилась, границы обозначились вновь. Предъявите аусвайс, господин ротмистр. Сюда вас никто не приглашал…

Но этой пляски орловских рысаков с германскими меринами Дарган со спутницей уже не видели, они неслись по равнине, погружавшейся в ночную тьму, заворачивая к лесному массиву, чтобы найти подходящую поляну и отдохнуть наконец от утомившей обоих бешеной гонки, победа в которой награждалась свободой. Лишь единожды Софи подтянулась к хорунжему на расстояние вытянутой руки и как бы между прочим поинтересовалась:

– Месье д'Арган, зачем тебе кусок грязь в конский холка? Ты не желаешь купать лошадь?

Некоторое время Дарган скакал молча, лишь усмехаясь себе в усы. Признаваться в том, что он вплел в гриву кабардинца необычный камень из клада хозяина парижского подворья, ему не хотелось. Соглашаться же искупать коня означало бы новую возню с сокровищем, которое нужно было бы опять куда-то пристраивать, а здесь оно было на своем месте. К тому же неизвестно, что это за штука, вдруг яйцо в серебряной оплетке тоже происходит из кардинальского набора. Наконец он повернулся к спутнице и с улыбкой пояснил:

– Это не грязь, Софьюшка, а казачий оберег.

– Оберег?! – вопросительно прикусила она губу. – А что это – о-бе-рег?

– Навроде нательной ладанки, он спасает человека и его скотину от всех несчастий и напастей.

Некоторое время Софи не сводила со спутника недоуменного взгляда, затем с участием, похожим на понимание забот маленького ребенка, улыбнулась ему и заняла свое место. Больше она никогда не заводила разговор на эту тему.

Путники добрались до крохотной лужайки посреди дубовой рощи лишь тогда, когда на небе засиял тонкий лунный серп. Дарган бросил бурку между корнями, вместо подушки кинул один из мешков с туалетами падавшей от усталости подружки и занялся стреноживанием коней. О костре нечего было и мечтать, пламя выдавало бы их, рядом не было и воды, так хорошо дубы высасывали подпочвенную воду. Сил оставалось только на то, чтобы задать корма лошадям. Сняв уздечки, чтобы животные не поранили десна о загубники, Дарган глотнул из баклажки кисловатого на вкус вина и упал рядом с женой подрубленным столбом.

Прошло несколько дней с тех пор, как Дарган со спутницей пристроились в хвост войсковому обозу с кухнями, палатками, обмундированием и прочими армейскими атрибутами, не нужными больше войскам. Позади остались убранные поля неласковой Германии и добрая половина польской территории.

Проехать по немецким землям, как по Франции – наскоком, не получилось, на первом же перекрестке их едва не арестовали придирчивые немецкие патрули. Если в поверженной наполеоновской империи до сих пор восстанавливался порядок, то в восьмисотлетнем рейхе этот порядок не нарушался никогда, даже во времена войн. Хорунжий с женой с трудом сумели оторваться от здоровенных конников, сидящих на широкогрудых жеребцах, и теперь тащились между разномастными верховыми и пешими солдатами, отмеченными свежими и поджившими ранами, между санитарами и медсестрами в надвинутых на лбы белых платках с красными крестами.

Дарган сменил черкеску на солдатский мундир, спрятав под ремнем лишь походный ножик, он понял, что в кавказской одежде его узнает и арестует любой патруль, ведь гусары охотились именно за терским казаком с француженкой. Ему перевязали руку, впрочем, рана к этому времени почти затянулась и сама. Как ни верил казак в то, что в мешках с бабьими тряпками деньги и сокровища вряд ли кто будет искать, червячок сомнений не покинул его ни разу. Тыловым крысам стоило только зацепиться за любую мелочь, и клубок начал бы разматываться сам.

Среди офицеров нашлось немало таких, которые сносно говорили по-французски, Софи отводила с ними душу, заодно заучивая русские слова. Она оказалась способной ученицей, там, где появлялась эта женщина, сразу слышались взрывы хохота, почти безобидные шутки, а нередко и звон гитарных струн. Русский народ восприимчив, стоило кому-то подсмотреть, как союзники французов испанские волонтеры перебирают натянутые на грифы жилочки, как в следующий раз дерево гитар издавало уже русские звуки.

Но не это было главным, дело заключалось в том, что обоз нагоняли вестовые, привозившие пакеты с различными приказами. Армия походила на организм, его сердцем был главный штаб, продолжавший снабжать «кровью» даже отслужившие части. Командир колонны, получив, наверное, какую-то бумагу, взялся за проверку личного состава, на остановках он поочередно выстраивал подразделения, выкрикивал по списку бойцов. Очередь скоро должна была дойти и до обоза, в котором нашли место все, догнавшие колонну в пути, в том числе и Дарган с женой.

У казака был и еще один повод для неприятных размышлений. Как-то вечером, когда часть разбила бивуак недалеко от дороги, затеялся очередной концерт с песнями и плясками. Особенно любили поглазеть на русских, разгромивших Наполеона, жители окрестных селений, они приходили толпами, приносили продукты питания.

Когда объявили привал, жена подмигнула Даргану и скинула на землю мешок с приданым. Он понял, что Софи решила облачиться в лучшие свои наряды. Раньше, пока они ехали по территориям европейских стран, хорунжий не был против, хотя чувства мужчины, воспитанного в условиях гор, нередко заставляли вспыхивать серые зрачки. Но в тот раз рядом с его женой оказался подпоручик уланского полка, получивший ранение в стычке под Фонтенбло. Юнец из благородной семьи вдрызг проигрался в карты, все знали его как отъявленного должника. Со спутницей Даргана его связывало знание французского языка и не менее прекрасный голос, которым он подпевал женщине, играя на гитаре.

Сбросив мешок на землю, Софи потянула на себя одно из платьев с пышными оборками, отложив его в сторону, выдернула жесткий корсет с множеством шнурков. Дарган, наблюдавший за ее действиями, улыбался, он тоже учился привыкать к чудачествам супруги. Подпоручик его не интересовал, он не усматривал в нем мужчину, за драгоценности казак тоже не переживал, они были запрятаны почти на дно мешка. Но во время скачек вещи, видимо, переместились, из самой середины мешка показалась пачка сторублевых ассигнаций и упала на землю.