Разбойничий тракт

Император Александр Павлович приложил к выгнутой брови подзорную трубу, покрутил блестящий окуляр. Тонкомордый ахалтекинец под ним перебрал точеными ногами с белыми повязками и всхрапнул, заставив седока ткнуть его шпорами. С невысокого пригорка хорошо просматривалась столица Франции, город Париж, как бы подвешенный в сыроватом весеннем воздухе. На дворе был теплый туманный март 1814 года, предстоял последний рывок, чтобы добить врага в его же затейливых дворцах, и самодержец пристально оглядывал редуты неприятеля, выискивая в них слабые места, которых было много. Остатки армии Наполеона могли грозить союзным войскам лишь непредсказуемым броском умирающего зверя,

поэтому Александр Первый не спешил посылать в бой свои доблестные войска, надеясь на скорую безоговорочную капитуляцию противника. Но ставка врага молчала уже несколько дней, противник затаился, продолжая устрашать нежданным и поэтому опасным ударом. Император опустил трубу, чуть развернулся к сопровождавшей его свите из боевых и штабных генералов и офицеров.

– Господа, я думаю, ждать больше нечего, – твердым голосом произнес он. – Парламентеров неприятель не выслал, белых флагов не выкинул.

– Ваше Императорское Величество, Наполеон Бонапарт рассчитывает на то, что коалиционные войска не посмеют нанести удар по центру мировой культуры, – откликнулся кто-то из генералов. – Прикрываясь этим да еще неопытными горожанами, занявшими места в боевых порядках, он полагает, что мы первые предложим ему мирный договор.

Самодержец покривил щеки, украшенные рыжими бакенбардами, почмокал губами. Затем он вскинул чисто выбритый подбородок и властно обозрел окрестности.

– Вот и не станем оттягивать знаменательного момента. Мы знаем, что прочный мир достигается только лишь через войну. – Сложив трубу, император натянул белые перчатки и взмахнул рукой. – К бою!

Всё вокруг немедленно пришло в движение. К полкам и дивизиям галопом понеслись адъютанты с приказами, пехотные и артиллерийские части начали выдвигаться на заранее оговоренные позиции, кавалерия, размещенная на флангах, подтянула свои ряды. Командиры вышли вперед, встали под хоругви, сжатые в руках знаменосцев. Ударила барабанная дробь, и тут же запели сотни медных труб. Под ритмичные звуки, будоражащие нервы, пехотинцы в высоких киверах и медных гренадерках, перекрещенные белыми ремнями, выбросили вперед длинные ружья с примкнутыми штыками и твердой поступью двинулись на врага, как это делали римские легионеры две тысячи лет назад. Они должны были пробить оборону неприятеля, чтобы в эту брешь могли хлынуть другие полки, находящиеся пока в засаде. Из-за спин солдат ударил артиллерийский залп медных мортир с чугунными пушками, тысячи белых облачков от сгоревшего пороха вознеслись над войсками в еще не выцветшее синее небо. Будто души уже приговоренных к смерти солдат, они закачались над землей, не спеша расставаться с нею. Пространство содрогнулось от просверливших его ядер, воины, раззявив глотки, подбодрили себя яростными проклятиями.

Битва за Париж началась. Сражение, последнее за почти два года смертельного противостояния двух величайших в мире армий, быстро набирало обороты.

На правом фланге русских войск пританцовывала на месте сотня терских казаков под началом сотника Назара Лубенцова, входящая в состав отдельного Кавказского корпуса. Всадники, одетые в черные черкески с газырями, за отворотами которых белели новые рубахи, подпоясанные тонкими ремешками с кинжалами на них, сдвинули на затылки черные папахи с белыми курпеями и зло посверкивали глазами в ожидании приказа. Над их головами качался лес острых пик.

– Опять нам достались лыцари в доспехах, – вглядевшись вдаль, сказал кто-то из конников. – Вон как панцири на солнышке засверкали.

– Кирасиры-то эти? Твоя правда, пока на них броню просечешь, весь потом обольешься, – согласился с ним сосед. – Сначала пусть пушки по ним поработают, а потом уж мы разберемся.

Станичники рука об руку прошли всю войну, законы битвы, позволяющие добыть победу и сохранить жизнь, они знали на собственном опыте. Тертые казаки

старались оттеснить молодое пополнение в задние ряды, чубатые малолетки глазами загнанных бирюков озирались по сторонам. Теперь и они ощутили солоноватый запах крови, разлившийся в пространстве, ноздри молодых казаков раздулись, рты ощерились, обнажив крепкие зубы. Парни и вправду походили на бирюков-подростков, выведенных родителями-волками на первую в жизни охоту и сразу на крупную добычу.

– Чего папах на зенки надвинул? – ткнув казачка в бок ручкой нагайки, нахмурил брови урядник Дарган Дарганов. Сам пару лет как из малолеток, он успел пройти Крым, Рым и медные трубы. На груди у него сверкали два «Георгия», серебряная и медная медали. – Или смерти боишься? Так она метит только в тех, кто от нее по лумырям прячется.

– Я специально папах на чуб натянул, чтобы он не потерялся, – откликнулся парень. Завитки бараньего меха, откинутые со лба, открыли побелевшие глаза. – Дядюка Дарган, а что мне с французом-то делать? В капусту рубить?

– Ходи за мной, а то сам капустой станешь, – сурово приказал казак. – Когда в свару собьемся, будешь мне спину прикрывать.

– А если мусью побегут, тогда уж ты их не жалей, – подключился к нравоучению друг Даргана, поджарый казак Гонтарь, и поправил за плечами длинное ружье. – Полосуй супостатов по спинам, как тебя батяка розгами.

– С оттяжкой, чтобы наверняка, – оскалился Дарган.

– Слухаю, господин урядник.

В это время сквозь залпы орудий и барабанный бой послышалось цоканье копыт по мостовой. Самый крупный из отрядов корпуса менял дислокацию, продвигаясь по мощеной дороге, проходящей совсем рядом. Старые казаки переглянулись.

– Кубанцы подтягиваются, – распушив литые усы, проинформировал всех бывалый казак Черноус и осенил себя крестом. – Скоро и наш черед.

– Как бы в этот раз не мы первые в дело пошли, – поправляя на поясе кинжал, не согласился с ним широкоплечий Федул. – Кажись, кубанцы только перестраиваются, а мы начнем вместе с донцами. Они по левому флангу расставлены.

– Я слыхал, Его Императорское Величество лично наказ Платову давал, чтобы донцы к Триумфальной арке, что перед ихним Лувром стоит, прорвались первыми, – обернулся к говорившим казак Горобцов. – Подъесаул Ряднов так пересказывал, а он побывал аж в ставке главнокомандующего.

– Платов еще тот казак, из своих, не из московских, – согласился с ним казак, похожий на горца, как и большинство терцев. – Поможем ему славу добыть, так и сами той славы отхватим. Отцу и Сыну!…

Под всадниками заскрипели седла, широкие рукава черкесок взлетели вслед за руками, сотворявшими крестное знамение. В этот момент с неприятельской стороны докатился грохот ответной канонады, над головами казаков пролетели первые раскаленные ядра.

– Пора бы и нам начать, пока французы не пристрелялись. – Урядник Дарганов покосился на сотника Лубенцова, гарцевавшего перед строем, и добавил будто самому себе: – Если ядра начнут скакать между рядами, то строя мы не удержим.

– Дядюка Дарган, так я с тобой? – задрал голову кверху побледневший малолетка, провожавший глазами каждый огненный шар.

– Сказано уже, меня держись.

Ядра опустились ниже, со спины прилетели крики раненых пехотинцев из полка, построенного за конниками гренадеров. Наконец сотник развернул кабардинца мордой к казакам, выхватил из ножен шашку.

– Пики к бою-у-у, – донесся его зычный голос.

Лес торчащих вверх копий сверкнул наконечниками сбоку лошадиных голов, всадники напряглись, наклонились вперед. Кто-то торопливо проверял, удобно ли прилажена с левого бока шашка, кто-то сдвигал к середине пояса кинжал с обычным ножом за ним, кто-то нащупывал под рубахой нательную ладанку, в который раз кладя на себя объемный крест. Кони беспокойно забили копытами и замерли, будто учуяли опасность.