Разбойничий тракт
Шрифт:
– Под Наполеона донских казаков назначили, – втыкая шашку в ножны, откликнулся тот. – А нам выпал зверь помельче.
– А вот мы сейчас и послушаем.
Через несколько минут сотня терских казаков, ведомая Назаром Лубенцовым, в составе крупного кавказского отряда на полном скаку покидала временный привал, устремляясь в обход холма, только что взятого с боем. За спинами воинов крыльями трепыхались полы черкесок, взлетали помеченные кожаными крестами развязанные башлыки, над папахами вились белые курпеи. Гривы дончаков и кабардинцев стелились по ветру черным, коричневым, белым пламенем, за мельканием резвых ног
За холмом, за которым открылась панорама города Парижа, уже кипела ожесточенная битва, из свалки выскакивали отдельные группы пеших гренадеров, перезаряжали ружья и снова приближались к великой толчее, стараясь пробить в ней проходы.
– Пики к бою! – на всем скаку сотник привстал в стременах, повернул лицо с разинутым ртом к летящим за ним всадникам. – Шашки во-он, в атаку галопом ма-арш-ш!
Сотня ощетинилась железными наконечниками, разбежалась веером вдоль внешнего фланга боевых действий для наиболее удачного броска. Каждый выбрал жертву, которую успел ухватить вспыхнувший огнем глаз. Когда до противника оставалось расстояние в несколько лошадиных корпусов, древки в руках конников пришли в движение, одни вознеслись в воздух, другие уперлись торцом в седло, чтобы удар получился весомее.
В этот раз Даргану не пришлось нашаривать брешь в панцире противника, потому что уланы относились к легкой кавалерии и доспехов не надевали. Они были затянуты в зеленые с красным мундиры с петлями из золотых веревочек. Заметив неприятельских всадников, окруживших кучку гренадеров, он направил кабардинца туда.
Солдаты подняли ружья вверх, стараясь защититься от шквала ударов острыми саблями, но длинные штыки стали бесполезными. Уланы сплеча секли головы так, как бабы рубят капусту. Отлетали охватывавшие приклады пальцы, падали на землю кисти и руки до предплечья. Это зрелище походило на сцены адских мучений, расписанные на потолках какого-нибудь монастыря. Там тоже под ножами чертей отскакивали головы и уши грешников.
Дарган направил копье на толпящихся уланов, наконечник по касательной порвал горло одному и воткнулся в висок второму. Дальше путь преграждало месиво из человеческих тел и лошадиных крупов, кабардинец осел на задние ноги, забил копытами в кровавую стену. Дарган дернул пику на себя и тут же вонзил ее в грудь очередного врага. Душа француза легко рассталась с его телом, он успел вцепиться в древко и замертво упал под ноги хрипящих коней. А казак уже рвал шашку из ножен, им снова владело бешенство, пришедшее на смену нервной дрожи.
Увидев казачьи черкески, воспрянули духом гренадеры. Они расстреляли последние заряды и повернули штыки против французов, стараясь проткнуть груди всадникам, животы лошадям и все, что попадалось под острие, с упорством приговоренных к смерти людей. Солдат с крестьянским лицом никак не мог пробить защитную бляху на груди у вражеского коня, он расставил ноги, с силой надавливая на приклад. Видно было, как ненавидел он в этот момент и саму лошадь, мужицкую кормилицу, и всадника на ней. Крепкий крестьянин тужился до
Сцена эта, подсмотренная за мгновение боя, передернула Даргана от макушки до кончиков пальцев на ногах. Он протиснулся поближе к улану и так же походя полоснул того по затылку. Больше не оглядываясь, казак пошел рубить направо и налево, всякий раз оттягивая шашку назад за удобную деревянную ручку, чтобы рана оказалась смертельной. Жуткий хряск с дикими вскриками сопровождал каждое его движение, заставляя противников уворачиваться от поединка, искать спасения за спинами товарищей. Но и там их доставала смерть в лице вставшего на тропу войны терского казака, молодого парня, с молоком матери впитавшего в себя вечную борьбу за собственную жизнь в диких Кавказских горах.
Дарган очнулся тогда, когда вокруг вдруг образовалась пустота, он стоял в самом начале безлюдных улиц близкого каменного города. Впереди не осталось ни одного противника, никого, кто мог бы воспрепятствовать продвижению терцев. Держа наготове шашку, он крутнулся в седле и понял, что поза грозного воина ему лично больше не нужна. Но невдалеке все еще продолжали убивать друг друга кучки пеших и всадников, оттуда несло запальным дыханием и запахом смерти. Гвардейские драгуны, прискакавшие на подмогу, довершали начатое казаками дело.
Очередная бойня подходила к концу, вычерпывая из души все светлое, чем обязан жить человек, оставляя самое скверное, чего он должен был бы сторониться. Невдалеке старался прийти в себя друг Гонтарь, чуть подальше сотник Назар Лубенцов оглаживал задубелое лицо загрубелой же ладонью, рядом с ним опустил шашку неразлучный его товарищ подъесаул Ряднов. Привстав в стременах, Дарган метнул взгляд вокруг, выискивая кого-то еще, и тут же с облегчением опустился в седло. В этот раз малолетки с ним не было, тот зализывал в корпусном лазарете неопасные раны, полученные в первом в жизни бою.
– Даргашка, опять пешкеш не сорвал? – послышался густой бас казака в возрасте, вахмистра Федула.
– С кого, дядюка Федул? – устало откликнулся урядник.
– А с улана, который орденами играл.
– Зачем мне иноземные побрякушки, когда свои серебром звенят.
– Тогда на золотые награды натягивай.
– Тут уж как получится.
– Не горюй, сотник еще за первый бой побожился представить тебя к офицерскому званию и к ордену Святой Анны. Он уже и бумаги оформлял.
– Назар Лубенцов решил свое место тебе уступить, – подтвердил подъехавший на вороном дончаке хорунжий Горобцов. – Сказал, что среди казаков лучшего не разглядел.
– А сам-то он куда?… – негромко поинтересовался Дарган.
– Свято место пусто не бывает, – засмеялись станичники, которые давно уже признавали урядника своим атаманом. – Генерал Ермолов нашего сотника в старшины произведет, так надо полагать.
– Если бы да кабы, да во рту росли грибы, – тряхнул густым чубом урядник. – По совести говоря, мне и на своем месте неплохо, а с вами будет одна морока.
– О как, уже и отказ объявил, – грянули взрывом смеха казаки. Их нервное перенапряжение искало разрядки. – Не накаркай, Даргашка, иначе золотой эполет стороной обнесут…