Разбойничий тракт
Шрифт:
– Можно обо всех. Пантеон, собор Инвалидов, только что завершенная строителями церковь Ла-Мадлен в виде греческого храма… Это чудо рук человеческих, – вдохновенно перечислил Александр Первый, на время забыв, что русский царь в первую очередь обязан превозносить все русское, иначе чуткое окружение подумает о том, что яблочко от яблони недалеко падает. – Купола над церквами, – как опрокинутые половинки скорлупы от яиц, посаженные на окруженные колоннами стержни. А сверху простенькие кресты. Грандиозно.
– Ваше Императорское Величество, прямо перед нами возвышается знаменитый холм Монмартр с известнейшей площадью Пигаль, – подключился к разговору еще один сановник. – У этого места очень забавная история.
– Холм назван в честь шести мучеников, которым на нем отрубили головы, – попытался показать знание истории первый вельможа. – Все монахи были причислены к лику святых.
– Разве все они были простыми монахами? – обернулся к нему император. – Я слышал, что бывшему среди них епископу Дионисию удалось зажать отрубленную голову под мышкой и пробежать с нею несколько верст. На том месте поставили церковь, а сам епископ стал покровителем Парижа.
– Именно так, Ваше Императорское Величество, этот Дионисий как раз и есть покровитель французской столицы, – подтвердил второй собеседник и тут же подобострастно хихикнул. – Правда, святой в этот раз оплошал, оставил паству без своего покровительства.
– Или не соизволил помогать Наполеону, – поддержал коллегу первый из вельмож. – И теперь напомаженный Париж у ваших ног, Ваше Величество.
Александр Первый нахмурил брови, подняв подзорную трубу, еще раз долгим взглядом окинул величественный город. В его голове опять затеснились мысли о том, чего следует ожидать от французских солдат с горожанами. Неужели они примут решение забаррикадировать улицы и вести битву до последнего? Разве не жалко им отдавать на растерзание артиллерийским ядрам божественную красоту строений, возведенных гениями?
Император вспомнил, что среди пленных он только что заметил кучку высокопоставленных генералов, лица которых искривляла печать презрения. Ну конечно, новые варвары из заснеженных лесов пришли теперь разрушать просвещенную Европу, ворвались в самый центр ее. Как когда-то немецкие варвары растерзали колыбель демократии – столицу Римской империи священный Рим. Но разве кто-то звал эту Европу в дремучие леса и необозримые просторы России? Она нагрянула сама, не спросив разрешения, мало того, культурные нации вели себя по-варварски, разграбляя и разрушая все самое ценное, а в конце предали Москву огню. Неважно, кто поднес факел – французы или пришедшие с ними поляки, – но сожгли до основания. Значит, пришло время доказать европейцам в шелковых чулках, а вместе с ними и всему остальному миру, что рожденного в муках принца высоких кровей можно доверять заскорузлым рукам неграмотного мужлана, потому что сама природа вещей подсказывает именно такую модель развития общества. Лишь бы этот принц вел себя прилично и не гадил где попало. А если сам до этого не додумается, то можно и силу применить.
Император сложил трубу и тронул поводьями ахалтекинца, намереваясь спуститься с холма к своей ставке, перенесенной на другую его сторону. Когда была пройдена половина пути, он знаком подозвал штабного офицера и, не оборачиваясь, коротко приказал:
– Соберите захваченных в плен французских генералов и через час приведите к нам. Мы изъявили желание поговорить еще раз об окончании военных действий.
– Слушаю, Ваше Императорское Величество, – вытянулся в седле толстый штабник.
В этот момент у подножия холма показался всадник. Видно было, как он понукает коня, из последних сил стараясь удержаться в седле. Навстречу ему направился было один из офицеров свиты, но император знаком остановил его, он почувствовал, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Лошадь доскакала до свиты и, с хрипом вобрав в себя воздух, опрокинулась навзничь, едва не подмяв верхового, в последний момент успевшего выдернуть носки сапог из стремян. Кое-как удержавшись на ногах, вестовой приставил ладонь к головному убору и доложил:
– Ваше Императорское Величество, корпус уланов под командованием генерала Лефевра отказался выбросить белый флаг и продолжает вести боевые действия.
– Разве атаман Платов на левом фланге не разгромил уланов? – наморщив лоб, нарочито громко поинтересовался у сопровождающих его армейских чинов Александр Первый. Заметив, что вестовой может упасть, он тут же приказал: – Санитара сюда.
Когда окровавленного офицера уложили на носилки и унесли, император снова обвел хмурыми глазами пышную свиту, согнавшую с лиц радость, и поинтересовался:
– Нам доложили, что донские казаки напрочь разгромили уланов и первыми доскакали до вершины холма. Это так?
– Так оно и было, Ваше Величество. Речь здесь, видимо, идет о другом соединении, – выехал вперед генерал со звездой и знаком ордена Александра Невского на борту парадного мундира. – Простите, Ваше Императорское Величество, скорее всего, корпус этого Лефевра находился в засаде или был приставлен охранять подходы к городу Парижу.
Самодержец нервно подергал уголками губ, потеребил поводья пальцами в белых перчатках. Затем он снова посмотрел на Париж, раскинувшийся у его ног.
– Надо этого упрямого Лефевра немедленно разбить, чтобы еще кто-нибудь не последовал дурному примеру, – решительно сказал он. – Генерала Платова сюда.
– Он легко ранен, находится в санитарном поезде, – продолжил пояснения тот же армейский чин. – А донские казаки отошли за оборонительные редуты. Прикажете их поднять?
Император огладил подбородок, раздумчиво качнулся в стременах, затем сказал:
– Не надо, донцы отдых заслужили. Кто на данный момент не оставил передовых позиций?
– Кроме донцов и ходивших в лобовую атаку пехотных гренадеров, на местах остались все. В том числе и Кавказский корпус под командованием генерала Ермолова.
– Передайте Ермолову наше повеление, чтобы он немедля готовил конников в атаку, – император скрипнул кожей седла и, развернув ахалтекинца, вновь поскакал на только что оставленную им вершину холма, увлекая за собой всех присутствующих. Ветер подхватил длинные метелки разноцветных перьев, украшавших свиту, превратив их в мохнатый шлейф, заполоскавшийся в теплых струях воздуха.
Терские казаки еще не успели как следует перевязать боевые раны, когда в расположении их части самолично объявился генерал Ермолов. Осадив коня в середине лагеря, он поднял вверх руку. Сопровождавшие его офицеры молча выстроились за генеральской спиной.
Гонтарь, приводивший в порядок оружие, вскинул чубатую голову и сверкнул блестящими глазами на своего дружка, возившегося рядом.
– Слышь, Дарган, не иначе Ермолай-богатырь сейчас начнет нас уговаривать взять на аркан самого Наполеона Буонапартия, – почесал он затылок. – Как ты, согласный на то, чтобы поймать супостата и засунуть его в мешок?