Разбойничья злая луна
Шрифт:
– Ну что ещё у тебя?
– Товарищ лейтенант, – очнувшись, сказал Царапин, – полигон помните?
– Допустим. – Акимушкин насторожился.
– А ведь там легче было…
– Что ты хочешь сказать?
– Помех не поставили, – со странной интонацией произнёс Царапин. – Противоракетного манёвра не применили. Скорость держали постоянную…
– Отставить! – в сильном волнении крикнул Акимушкин. – Отставить, Царапин! – и дальше, понизив голос чуть ли не до шёпота: – Ты что, смеёшься? Лайнер – это всегда одиночная крупная цель! А тут – три машины строем! Да ещё на такой
Царапин, не вставая, дотянулся до телефона, потарахтел диском. Но тут в кабину проник снаружи металлический звук – это отворилась бронированная дверь капонира. Лицо лейтенанта прояснилось.
– Вот они, соколики! – зловеще сказал он.
– Это не из прикрытия, – положив трубку, с тревогой проговорил Царапин, обладавший сверхъестественным чутьём: бывало, по звуку шагов на спор определял звание идущего.
Кто-то медленно, как бы в нерешительности прошёл по бетонному полу к кабине, споткнулся о кабель и остановился возле трапа. Фургон дрогнул, слегка покачнулся на рессорах, звякнула о металлическую ступень подковка, и в кабину просунулась защитная панама, из-под которой выглянуло маленькое, почти детское личико с удивлённо-испуганными глазами. Из-за плеча пришельца торчал ствол с откинутым штыком.
Акимушкин ждал, что скажет преданно уставившийся на него рядовой. Но поскольку тот, судя по всему, рта открывать не собирался, то лейтенант решил эту немую сцену прекратить.
– Ну? – сказал он. – В чём дело, воин?
– Товарыш лытенант, – с трепетом обратился воин, – а вы йих збылы?
– Збылы, – холодно сказал Акимушкин. – Царапин, что это такое?
– Это рядовой Левша, – как бы извиняясь, объяснил Царапин. – Левша, ты там из прикрытия никого не видел?
– Ни, – испуганно сказал Левша и, подумав, пролез в кабину целиком – узкоплечий фитиль под метр девяносто. – Як грохнуло, як грохнуло!.. – в упоении завёл он. – Товарыш лытенант, а вам теперь орден дадут, да?
– Послушайте, воин! – сказал Акимушкин. – Вы что, первый день служите?
Левша заморгал длинными пушистыми ресницами. Затем его озарило.
– Разрешите присутствовать?
– Не разрешаю, – сказал Акимушкин. – Вам где положено быть? Почему вы здесь?
– Як грохнуло… – беспомощно повторил Левша. – А потом усё тихо… Я подумал… може, у вас тут усих вбыло? Може, помочь кому?..
Жалобно улыбаясь, он переминался с ноги на ногу. Ему очень не хотелось уходить из ярко освещённой кабины в неуютную ночь, где возле каждого вверенного ему холма в любую секунду могло ударить в землю грохочущее пламя. Последним трогательным признанием он доконал Акимушкина, и тот растерянно оглянулся на сержанта: что происходит?
Старший сержант Царапин грозно развернулся на вертящемся табурете и упёр кулаки в колени.
– Лев-ша! – зловеще грянул он. – На по-ост… бе-гом… марш!
На лице Левши отразился неподдельный ужас. Он подхватился, метнулся к выходу и, грохоча ботинками, ссыпался по лесенке. Лязгнула бронированная дверца, и всё стихло.
– Дитё дитём… – смущённо сказал Царапин. – Зимой дал я ему совковую лопату без черенка – дорожку расчистить. Пришёл посмотреть – а он сел в лопату и вниз по дорожке катается…
– «Старт», ответьте «Управлению»! – включился динамик.
– Ну наконец-то! – Акимушкин схватил микрофон. – Слушает «Старт»!
– Информирую, – буркнул Мамолин. – Границу пересекали три цели. Повторяю: три. Но в связи с тем, что шли они довольно плотным строем… Видимо, цель-три оказалась в непосредственной близости от зоны разрыва второй ракеты, была повреждена и, следовательно, тоже уничтожена. Пока всё. Готовность прежняя. «Старт», как поняли?
– Понял вас хорошо, – ошеломлённо сказал Акимушкин.
С микрофоном в руке он стоял перед пультом, приоткрыв рот от изумления.
– Вот это мы стреляем! – вскричал он и перекинул тумблер. – «Шестая пушка», ответьте «Кабине»!
Жоголев откликнулся не сразу.
– Мамолин утверждает, что мы двумя ракетами поразили три цели, – сообщил Акимушкин. – И как тебе это нравится?
– Два удара – восемь дырок, – мрачно изрёк Жоголев. – Слушай, у тебя там прикрытие прибежало? Люди все на месте?
Царапин оглянулся на Акимушкина.
– У меня, Валера, вообще никто не прибежал, – сдавленно сказал тот. – Что будем делать?
– В штаб сообщил?
– Да нет связи со штабом! И послать мне туда некого! Не дизелиста же!..
– Ч-чёрт!.. – сказал Жоголев. – Тогда хоть Мамолину доложи. У меня нет двоих…
– Царапин, – позвал Акимушкин, закончив разговор, – когда в штаб звонил – какие гудки были? Короткие? Длинные?
– Никаких не было, товарищ лейтенант. На обрыв провода похоже… – Царапин не договорил, встрепенулся, поднял палец. – Тише!..
Грохнула дверца капонира, по бетону гулко прогремели тяжёлые подкованные ботинки, фургон снова вздрогнул на рессорах, и в кабину ворвался ефрейтор Петров – бледный, без головного убора. В кулаках его были зажаты стволы двух карабинов. Качнулся вперёд, но тут же выпрямился, пытаясь принять стойку смирно.
– Рядовой Петров… – задыхаясь, проговорил он, забыв, что неделю назад нашил на погоны первую лычку, – по готовности… прибыл.
Белые сумасшедшие глаза на запрокинутом лице, прыгающий кадык…
Акимушкин стремительно шагнул к ефрейтору:
– За какое время положено прибегать по готовности?
Казалось, Петров не понимает, о чём его спрашивают:
– Я… – Он странно дёрнул шеей – то ли судорога, то ли хотел на что-то кивнуть. – Я через «Управление» бежал.
– Через «Управление»? – восхищённо ахнул Царапин. – А через Ташкент ты бежать не додумался?
– Почему вы бежали через «Управление», Петров?
– Фаланги, – хрипло сказал ефрейтор. – Вот…
И он не то потряс карабинами, не то протянул их лейтенанту. Акимушкин вопросительно посмотрел на протянутое ему оружие.
– Вот такие? – зло и насмешливо переспросил у него за спиной Царапин, и Акимушкин понял, что Петров пытается показать, какими огромными были эти фаланги.
– Ефрейтор Петров! – страшным уставным голосом отчеканил лейтенант. – Вы хоть сами сознаёте, что натворили? Вы знаете, что вас теперь ждёт?