Разбойничья злая луна
Шрифт:
Царапин заглянул в неё и отшатнулся – снова померещились блики на гладком панцире чужого механизма. Слава богу, это был всего лишь танк – старая добрая земная машина…
Когда это было: только что или сто лет назад – жуткий повышающийся вой и тяжкий удар за капонирами, после которого Петров сказал с удивлением: «Не взорвалось…»
Жив ли теперь Петров? А от Левши, наверное, уже ничего не осталось, даже пуговиц… Как же это так вышло, что сам Царапин до сих пор жив?
Он спрыгнул на броню и осторожно
4
О чём он думал тогда, сидя на шершавой броне зарывшегося в песчаный грунт танка? В это трудно поверить, но старший сержант Царапин мучительно, до головной боли, вспоминал, чем кончилось дело у Уэллса в «Войне миров». Книгу эту он читал и перечитывал с детства и всё-таки каждый раз забывал, почему марсиане не завоевали Землю. Что им помешало? Они же всё сожгли своим тепловым лучом!.. Какая-то мелочь, какая-то случайность… В книгах всегда выручает случайность.
Дожить бы до утра…
«А оно наступит, утро?..»
Царапин давно уже слышал, как по ту сторону проволочного ограждения кто-то шуршит, перебегает, прячется. Звуки были свои, земные, слушать их было приятно.
Потом зашуршало совсем рядом, и кто-то за спиной негромко предупредил:
– Не двигаться! Буду стрелять!
Тишина и человеческий голос. Царапин никогда не думал, что это так много – тишина и человеческий голос. Люди… А ведь они пробираются туда, к пустырю. Всё живое бежит с пустыря, а они, как всегда, – наоборот, наперекор…
– Кто такой?
– Старший сержант Царапин, – апатично отозвался он.
Сзади опять зашуршало, и новый голос (Царапин машинально определил его как офицерский, но не выше трёх звёздочек) скомандовал:
– Встать! Выходи!
– Автомат брать? – спросил он, поднимаясь.
– Что? – Офицер опешил.
– Это не мой, – устало пояснил Царапин. – Я его у десантника взял… у мёртвого…
– Сдать оружие!
Царапин отдал автомат и вылез. Втроём они отошли, пригибаясь, подальше от ямы, в колючие заросли.
– Товарищ лейтенант, – обессиленно попросил Царапин, – не ходите на пустырь… Туда людям нельзя… Туда не десант – туда бомбу надо было сбросить… Бомбу, – ошеломлённо повторил он и ещё раз – словно проверяя, не ослышался ли: – Бомбу… – Вскочил с криком: – Бомбой их, гадов!..
Его ухватили за ногу и за ремень, рывком положили на песок, прижали.
– Я тебе поору! – прошипел лейтенант. – Я тебе повскакиваю!.. Ефрейтор Фонвизий! Проводишь сержанта до шоссе. Доложишься капитану Осадчему.
– Пошли. – Фонвизий подтолкнул притихшего Царапина, который после краткого буйства снова успел вернуться в состояние горестной апатии. Поднялся и побрёл, послушно сворачивая, куда прикажут.
Впереди замерцал лунный асфальт. Разлив асфальта. Шоссе. Артерия стратегического значения. Рядом с обочиной, как бы припав к земле, чернел бронетранспортёр. Чуть поодаль – ещё один.
Их окликнули. Навстречу из кустов янтака поднялись трое с автоматами и приказали остановиться. Появился капитан (видимо, тот самый Осадчий), которому Царапин немедленно попытался доложить обстановку. Капитан не дослушал и велел проводить старшего сержанта в санчасть.
Никто ничего не хотел понять!
Фонвизий привёл слабо сопротивляющегося Царапина к покрытому маскировочной сетью молочно-белому автобусу, на каких обычно разъезжают рентгенологи, и сдал с рук на руки медикам – морщинистому сухому старичку в капитанской форме и слоноподобному верзиле с лычками младшего сержанта.
Царапин заволновался, стал рваться в какой-то штаб, где даже не подозревают о настоящих размерах опасности, а он, Царапин, знает, видел и обязан обо всём рассказать… В конце концов верзиле пришлось его бережно придержать, пока капитан делал укол.
Царапин был настолько измотан, что успокаивающее сработало как снотворное. Старшего сержанта усадили на жесткую обтянутую кожимитом скамейку у стеночки, а когда оглянулись спустя минуту, то он уже спал, пристроив голову на тумбочку.
Короткое глубокое забытьё, чёрное, без сновидений.
А потом за ним пришли и разбудили.
– Царапин, – позвала явь голосом Деда Костыкина, – хватит спать. Пошли.
– Товарищ майор… – пробормотал он, – старший сержант Царапин…
– Ладно-ладно, – сказал майор. – Пошли.
Одурев от несостоявшегося сна и насильственного пробуждения, Царапин вылез из автофургона, недоумевая, откуда мог взяться комбат, которого он мысленно похоронил вместе со всем дивизионом. Луна торчала почти в той же самой точке, что и раньше, когда они с ефрейтором Фонвизием подходили к санчасти. Следовательно, вздремнуть ему не удалось вообще.
И Царапину – в который раз! – почудилось, что время остановилось, что хитинноликие чудовища каким-то образом растягивают ночь до бесконечности.
Они пересекли шоссе и принялись перешагивать через какие-то кабели и огибать неизвестно когда появившиеся в этих местах палатки. Возле дороги стоял вертолёт размером с железнодорожный вагон. Человек двадцать военнослужащих и гражданских лиц в серых халатах при свете прожекторов спешно разгружали и распаковывали продолговатые ящики. Потом по шоссе прошла колонна мощных, закутанных в брезент грузовиков. За ней потянулась вторая.
Дед Костыкин остановился и, запрокинув голову, долго смотрел на дорогу из-под козырька.