РАЗБОЙНИК ШМАЯ
Шрифт:
– Здорово он их чешет, молодец! – крикнул с завистью Шмая. И вдруг увидал, что пулемет затих… Пулеметчик и его помощники – молодые ребята – возились у пулемета
Шмая стремительно оторвался от стены. Пригибаясь к земле, перебежал улицу и наклонился к ребятам:
– Эй, хлопцы, с такой работой можно живо на тот свет угодить! Что у вас, заело? А ну-ка, давайте я посмотрю – как-никак бывший второй номер при «максиме».
Парни расступились. Через несколько минут длинная очередь хлестнула по нахмурившейся улице.
– Что ты делаешь,
– Чепуха! Царапнуло. Чего смотришь? Бери винтовку, вот валяется. Помочь надо, понимаешь? – оживленно воскликнул Шмая. – Сам видишь, никто здесь без дела не стоит! Работай, братец!
Из ближнего двора прибежал пожилой рабочий в кожаной куртке с красной лентой на рукаве. Видимо, командир. Лицо у него было усталое и строгое. Светлыми, пронизывающими глазами он оглядел Шмаю, лежавшего у пулемета:
– Ты кто такой, товарищ? Солдат?
– Так точно! – отчеканил Шмая, поднявшись с места и вытянувшись, как делал это на фронте, когда к нему обращалось начальство. – Ефрейтор триста пятого стрелкового полка…
Начальник быстро просмотрел помятые документы Шмаи и Хацкеля и сказал:
– Значит, вы с нами? Что ж, хорошо. Оставайтесь пока с нашими пулеметчиками и помогайте. Долго разговаривать сейчас некогда. Там посмотрим… – Прижимаясь к стенам, он направился к другому перекрестку.
– Это что за человек? – спросил Шмая у чернявого парня лежавшего рядом с ним,
– Это товарищ Рыбалко, Игнат Васильевич… большевик. Командир нашего отряда.
– А какой у него чин? Полковник? Капитан?
– Простой слесарь, арсеналец, – с гордостью ответил парень и, свернув папироску, спросил у Шмаи:
– А ты, солдат, за кого стоишь? За кого дерешься?
– Как это – за кого? За правду. А вы за кого?
– Мы – за советскую власть! За большевиков.
– И мы тоже.
– А почему же красных лент не носите?
– А откуда нам их взять? – сказал Шмая, не без зависти поглядывая на большой красный бант, прицепленный к шапке парня.
Парень снял шапку, оторвал кусок ленты и подал Шмае. Радуясь подарку, Шмая разорвал ленту пополам – себе и Хацкелю.
– Прицепляй.
Извозчик сердито пожал плечами, не понимая, зачем Шмая лезет в огонь. Пересидеть бы где-нибудь, пока станет тихо.
Весь день продолжался упорный бой на улицах города. Шмая и Хацкель не отходили от своих новых товарищей, перетаскивали раскаленный пулемет с места на место, с одной позиции на другую, подносили патроны. Из разных частей города – с Подола и Печерска, с Шулявки и Куреневки; – подходили все новые и новые отряды рабочих.
За Днепром грозно гудели орудия. Это шла сюда Красная Армия.
Город выглядел необычно. На улицах было пусто, только в предвесеннем морозном воздухе слышны были гулкие шаги рабочих пикетов и красноармейских патрулей, вооруженных винтовками и пулеметами, револьверами и гранатами. Город погружался в тяжелый сон, лишь патрули бодрствовали.
На углу Фундуклеевской улицы, недалеко от оперного театра, поеживаясь от холода, шагали Шмая, Хацкель и несколько вооруженных рабочих. Ночь тянулась бесконечно. Костер, разложенный Шмаей возле садика, – на тротуаре, давно уже погас, мороз крепчал, а к рассвету незаметно начал падать снег.
Понемногу улицы заполнялись людьми, – Со всех сторон спешили на Крещатик рабочие. Они смотрели на красный флаг, трепетавший на крыше бывшей городской думы.
Шмая устал, но тоже старался протиснуться ближе к оркестру.
Посмотрев на дружка, который мрачно облокотился на винтовку, Шмая толкнул его локтем:
– Ну, а ты домой хотел бежать. Жизнь, брат, начинается веселая…
– Да тебе и без музыки весело… веселый ты нищий.
– Почему нищий? Я теперь богач, богаче того пузатого с тюками.
– Да, сегодня ты прав, – ответил Хацкель, – теперь нам, конечно, легче, чем несколько дней назад. Но это все ненадолго. Пройдет несколько дней, и тюки с добром ой как понадобятся. Нам бы сейчас не зевать, когда ещё такой удобный момент представится. Денег бы раздобыть. Добра…
– Подлый ты человек! – Шмая, увидав, как сквозь тучи вынырнуло солнце, добавил: – Видишь, большевиков даже бог уважает, смотри, как солнце светит…
– Вижу… – холодно промычал извозчик.
– Ничего ты не видишь! – махнул рукой кровельщик. Лицо его сияло, глаза блестели, сердце было переполнено радостью, хотелось говорить. – Ничего ты не понимаешь! Не пойму, что ты за человек. Не умеешь радоваться! Всего несколько дней назад нас растоптать, убить, унизить могли. А теперь – дудки! Теперь мы такие же люди, как и все! Радоваться надо, понял?
Кто-то тронул Шмаю за плечо. Это был Рыбалко.
– Что ты рассказываешь? – спросил Рыбалко, – Как дела, жив-здоров?
– Спасибо, пока живем и не горюем… товарищ начальник.
– Так и надо. Главное – не падать духом! Караулил ночью?
– Так точно! – вытянулся по старой привычке солдат.
– Почему не идешь отдыхать?
– Скажи ему, Шмая… – тихо сказал извозчик. – Скажи ему, что поспали бы с удовольствием, да хаты у нас нет. Бездомные.
– Как так бездомные? – Рыбалко кивнул на огромные дома. – А это разве не дома? Выбирайте любую квартиру. Помогли нам разогнать бандитов – теперь вы вроде свои. Наша власть, чего же стесняться? А ну-ка, пойдемте поищем!
Они протиснулись сквозь толпу, и вышли на Николаевскую улицу. Недалеко от цирка, возле шестиэтажного дома, Рыбалко остановился и, улыбаясь, спросил:
– Нравится вам эта хата?
– Зачем нам такой здоровый домище? – рассмеялся Шмая.
– А ты выбирай квартиру. Пошли наверх!
Они поднялись по широкой мраморной лестнице на третий этаж. Рыбалко постучал. Послышались неторопливые шаги. Дверь отворила худощавая испуганная крестьянка в старенькой свитке. В руках она держала узелок, будто собиралась уходить.