РАЗБОЙНИК ШМАЯ
Шрифт:
– С ума сошел, Шмая! Куда ты лезешь? Не видишь, что ли, какая буча поднялась? Уж если господина министра не уважили, так ведь тебя в куски разнесут, – высунь только нос…
– Не твое дело, Хацкель, не вмешивайся! – ответил кровельщик, вырываясь из цепких рук соседа, и пробился к возвышению, где стоял расстроенный министр и синагогальные служки.
– Как вам не стыдно, люди! Ведь вы же слова сказать не даете! – крикнул Шмая- разбойник, подойдя вплотную к столу.
Народ понемногу затих, увидав, что у возвышения стоит простой человек в солдатской шинели.
– Вот
Шмая всей грудью налег на стол. Министр, служки и все прочие, кто стоял рядом, отошли в сторону и ждали, пока незнакомый солдат утихомирит разбушевавшуюся публику.
– Я спрашиваю вас, люди, где совесть? Почему вы не даете выслушать умное слово? – кричал Шмая, указывая на министра. – Сам министр с вами беседует, а вы ведете себя хуже, чем в кабаке. Стыд и позор!
– Смотрите пожалуйста, новый указчик объявился!
– Новый оратор выискался!
– Долой с трибуны!
– За сколько тебя господин министр купил?
Шмая поначалу немного растерялся. Извозчик побелел, как стена. Вначале извозчик даже злорадствовал: «Поделом тебе, не суйся! Кто ты такой? При чем тут ты?» Но потом он стал протискиваться поближе к столу и приготовил кулаки на случай, если их придется пустить в ход. Шмая продолжал:
– Дайте слово сказать. Потом кричать будете. Я внимательно выслушал все, что тут говорил господин пан батько министр. Правда, не в наших силах понять такие глубокие его мысли. Я хочу рассказать вам побасенку, как это водится у нас, простых людей, по-солдатскому…
– Слышь, дяденька, короче! – крикнул кто-то из толпы, но Шмая уже ничего не слушал, он горячо продолжал:
– Случилась когда-то такая история. Асмодей – царь всех чертей и нечистой силы – рассердился вдруг на царя Соломона и изгнал его из страны. И вот мудрый царь Соломон, оборванный, грязный и голодный, скитался, скитался, пока не попал в чужое государство, где никто его не знал. Пришел царь-изгнанник к большому дворцу. Однако туда не пускают. Царь кричит: «Я Соломон!», а люди смотрят на него, как на сумасшедшего. Что тут делать? Царь хотел войти во дворец, умыться, перекусить. Но на лестнице сидит пес, огромный, как слон, и свирепый, как лев, – не пускает во дворец. Соломон, знавший множество языков и наречий, а также языки всех зверей и птиц заговорил с псом на собачьем языке, стал умолять пса сжалиться над ним. Царь не вор, не грабитель. Только перекусит, и уйдет. Пес смягчился, опустил хвост и пропустил царя Соломона во дворец.
На другой день царь Соломон шагает по базару и снова ищет, чего бы покушать, потому что, надо вам знать, даже самый знатный и великий царь не может питаться воздухом. Но на базаре на него напала целая свора собак. Царь увидел в своре знакомого пса, который вчера лежал на дворцовой лестнице.
«Господин пес! – обратился к нему Соломон. – Эти все собаки лают на меня, потому что не знают, кто я такой. Но ты, мерзкий пес, ты-то ведь хорошо знаешь, что я порядочный человек!»
А пес ему и отвечает:
«Чего же тут не понять?! Если я не буду лаять со всеми псами заодно, так ведь меня эти собаки выгонят из своей компании…»
– Ах, негодяй! Ах, грубиян! – В синагоге поднялся шум, крик, хохот. Несколько молодых людей полезло к Шмае с кулаками.
– Шмая, ты себя без ножа режешь! – крикнул Хацкель своему другу на ухо и потащил его к дверям.
– Подумайте, какая наглость!
– За такие речи – в тюрьму!
– Министра сравнить с собакой! Какая мерзость!
– Он хотел сказать, что вся Директория – собаки, а министр – тоже собака. Подумайте, что себе позволяет солдат!
– Молодец, солдат! Здорово сказанул! – донеслись крики с галерки.
На улице послышалась стрельба. В синагоге началась паника. Кто-то погасил свет. Шмая и Хацкель с трудом вырвались на улицу.
– Хорошо, что ты целым ушел.-проговорил Хацкель. – Но к чему тебе: совать нос в политику? Не побоялся, главное, выскочить с такой речью перед полной синагогой!
– Да черт с ними! Зато я этому чучелу министру сказал, что на душе! – весело отозвался разбойник, вытирая рукавом потное лицо.
На улицах стреляли, нельзя было понять, что творится в городе.
– А может быть, опять власть меняется? Может быть, это уже идут Советы?
– Дай-то господи! – взмолился кровельщик. – Однако, пока суд да дело, давай-ка доберемся до нашего дворца и переспим ночь. А что будет завтра – увидим.
В полночь Шмаю разбудила глухая канонада. Он поднялся, подошел к окну и прислушался.
– Вот и снова война, – проговорил Шмая, потормошив спутника. – Хацкель, вставай, тревога!
Извозчик спросонья несколько секунд смотрел на Шмаю, не понимая, потом повернулся на другой бок.
– Слышишь ты, барин, вставай! Смотри, что на улице творится!
– Вот погибель! А тебе до этого что? Спи!
– Как это – что? Вот ударит сюда снаряд, тогда поймешь – что…
Когда стрельба стала отчетливее слышна, Хацкель натянул сапоги и подошел к окну:
Видать, ты прав, сызнова начинается карусель, – проговорил он, глядя в окно – Уж лучше бы мы оставались дома, в местечке. А то – из огня да в полымя…
– Чудак, ведь наша власть идет! – перебил Шмая. – Не видишь, что ли, как буржуи улепетывают?
Стрельба с каждой минутой усиливалась. Над крышами, которых коснулись первые лучи, поднимались густые облака дыма, пламя. Шмая и Хацкель сбежали вниз и прижались к стене. По тротуарам на взъерошенных лошадях носились казаки Из переулков спускались небольшие отряды рабочих. На крыше самого высокого дома кто-то укрепил красный флаг
На перекрестке улицы показались несколько человек с винтовками и красными лентами на шапках. Один из них установил пулемет за грудой камней Пулеметчик, длинноногий, русоволосый парень в короткой потертой тужурке, растянулся на земле возле пулемета и начал стрелять по всадникам