Раздел имущества
Шрифт:
— Что вы знаете о моей ситуации? — запальчиво спросила Керри и, не ожидая ответа, начала изливать на Эми потоки жалоб, объясняя, что сделали с ней ужасные дети Адриана: ch^ateau опечатали, теперь эта инвентаризация. — Во Франции к вдовам относятся как к грязи, вот дети — это все, но все, что получит Гарри, — это в основном налоги и долги. Это полицейское государство, которое само решает, что должно произойти с вашими деньгами. Меня не пускают в собственный дом.
Эми ни о чем подобном не слышала. Ясно, что Керри включила Эми в список людей, которые причинили ей зло.
— «Бриггз,
Эми удержалась от резкого ответа, но не могла скрыть осуждающего тона.
— Вы должны быть счастливы, что остались живы, — сказала она. Ее сильно удивляло, что Керри за всеми своими разочарованиями не видит, как ей повезло.
— О, конечно. Я чувствую, что Святая Жанна присматривает за мной. Как я могу не понимать этого? Именно она, должно быть, вызвала спасателей. Им позвонила женщина и сказала, где надо копать. Это был кто-то, кто видел, как нас засыпало. Конечно, я понимаю, что это просто чудо.
Теперь Эми заметила, что Керри носит религиозный медальон, вероятно, с изображением Святой Жанны — не стала ли она безумной почитательницей Жанны д’Арк? Она снова постаралась заговорить успокаивающе:
— Я хотела бы кое-что обсудить с вами. Моя идея состоит в том, чтобы купить ch^ateau, ваш ch^ateau, но потом предоставить вам и Гарри возможность там жить, и другим тоже. — Она постаралась объяснить свои планы в отношении ch^ateau, издательства и виноградника.
— Ради Бога! Смотрите на вещи реально! Я не чокнутая, чтобы жить вместе с детьми Адриана. Вы только посмотрите, что они делают со мной! Мне искренне наплевать, что будет с ними, или с издательством, или с виноградником! Я хочу жить в собственном доме, да. Посмотрим, как все обернется, когда дело дойдет до суда.
Эми уже хотела извиниться за ту роль, которую сыграла в отправке Венна в Лондон, но вспомнила о том, что говорила ей Сигрид, и не стала этого делать. Но она не могла не сказать, и довольно твердо:
— Боюсь, ваших аргументов будет недостаточно, но время покажет.
И она поторопилась уйти, потрясенная тем, как она ошибалась в Керри. Как странно, что Кип любит эту неприятную женщину! Однако, постепенно успокаиваясь, она стала думать о том, как бы она сама чувствовала себя на месте Керри.
В тот же вечер Жеральдин пригласила Эми, Тамми и Уэнди в «Com'edie Francaise». Увы, пьеса шла на французском языке, но Эми высидела, думая о том, что однажды она станет похожа на двух этих американок, которые, казалось, понимали все слова. Тем не менее из-за невозможности понять, о чем идет речь, Эми опять погрузилась в раздумья, которые становились все более беспокойными и тревожными. На фоне ритмических декламаций монологов из «Федры» ее сознание заполнялось хором упреков, адресованных самой себе: вмешательство в медицинские дела господина Венна; невозможность найти себя во Франции; грубость, проявленная к Эмилю Аббу; опоздание к Керри Венн; вероятность того, что она спровоцировала лавину… И из всех этих упреков самым горьким был упрек в том, что она была груба с Эмилем.
По настоянию своей учительницы французского языка она читала (по-английски) «Красное и черное» Стендаля, один из самых сокровенных
И еще одно обстоятельство заставляло Эми ощущать себя героиней романа Стендаля. Например, Жеральдин, сидящая рядом с Эми в зрительном зале, чуть раньше испытала несчастье по причинам, которые казались Эми очень французскими, хотя она и не могла бы сказать почему. Прямо как в романе, в котором одна из героинь, Матильда, заставила свою мать поехать в оперу, «несмотря на неподобающую ложу, которую предложил им смиренный нахлебник их семьи». Друг Жеральдин, режиссер пьесы, должен был оставить для них в кассе билеты. Но когда они приехали в театр, билетов не оказалось. Жеральдин стала спорить, Тамми и Уэнди, по-видимому, не ожидали, что она собирается устроить сцену, хотя Эми и переживала.
— Должно быть, произошла ошибка. Посмотрите снова. Мадам Шастэн… Тогда сходите и найдите месье Элиаса. Я говорила с ним сегодня утром…
Но месье Элиаса найти было невозможно. Мест больше не было, только на балконе, очень высоко.
— Невозможно сидеть на балконе, — кипела Жеральдин. — Кто-нибудь увидит нас там.
Литература — учитель жизни. В конце концов они сели на балконе, но Эми чувствовала, как от Жеральдин веет раскаленным негодованием, и поскольку любой бы был смущен, пригласив друзей и не достав билетов, в этом не было ничего специфически французского, на что могла бы указать Эми… Но сама она не нашла бы в этой проблеме — где можно сидеть в театре — ничего такого, из-за чего можно было почувствовать себя несчастной. Ее собственное зарождающееся несчастье было более значительным.
После пьесы, за ужином, Жеральдин частично извинилась за то, что вовлекла их в неприятную сцену и заставила сидеть на плохих местах. Она пояснила, что причиной ее необычной несдержанности была, как всегда, Виктуар. Тамми и Уэнди кивнули, у них был большой опыт в выслушивании несчастий Виктуар. Расставание Виктуар и Эмиля, по-видимому, не повлечет за собой сложностей ни со стороны Виктуар, ни со стороны Эмиля. Не будет никаких обсуждений, передумываний, взрывов эмоций, как это обычно происходит в случае разрыва. Кажется, все кончено.
— Возможно, все дело в понимании судьбы, заложенной в североафриканских генах Эмиля, — сказала Жеральдин. Оба они приводили ее в отчаяние своим нежеланием прилагать усилия для того, чтобы остаться вместе. — В Америке у вас есть консультанты по брачным отношениям. Надеюсь, что эта идея приживется и здесь. Я бы оплатила их визит к такому специалисту, но они оба, по отдельности, отказались от этого. Он приезжает, звонит, берет детей на прогулку, но ничего не делает для того, чтобы склеить их брак, то же самое и Виктуар. Если она знает, что он придет, она уходит из дому. А теперь, я думаю, он вернулся в их квартиру, поэтому она туда не поедет.