Шрифт:
Первый год после смерти Лоррен я предпринял шесть попыток самоубийства. Попыток серьезных: шесть раз находился в опасной близости к зловещему флакону клоназепама. Но все шесть раз так до него и не дотянулся: мешал то ли инстинкт самосохранения, то ли отвращение к собственной слабости.
Тем не менее я всякий раз достигал желаемого. Шесть смертей. Даже не шесть, а бесконечное количество.
Только вот бесконечности бывают большие и малые.
Но тогда я об этом не знал.
Мне было всего шестьдесят лет.
Всю жизнь я прожил в городе
Даже когда Лоррен не стало, я сохранил привязанность к этому району, хотя его очарование потускнело. Я остался жить в квартирке над антикварным магазином и часто прогуливался по ближайшим улочкам: по Спадине, лабиринтам Чайнатауна и Кенсингтону, превратившемуся в настоящий бенгальский базар, пропахший специями, кофе и подтухшей рыбой.
Но на Харборд-стрит я старался на заходить. Мое горе было еще слишком свежо. Однако в тот день небо выглядело необыкновенно голубым, весь город сделал глубокий вдох и так застыл, чтобы не расставаться с запахом весеннего цветения. Я задумчиво брел в восточном направлении с пакетом лука и сыра и неожиданно для себя оказался на Харборд-стрит. Улица стала наряднее, на ней прибавилось ресторанчиков и поубавилось овощных лавок, а гадалки да торговцы бисером и прочей ерундой вообще покинули эти места.
Только книжный магазинчик «Файндерз» остался на прежнем месте. Он навечно врос в цокольный этаж прокопченного викторианского здания, а расшифровать его выцветшую вывеску вообще не представлялось возможности.
Я зачем-то вошел. Вообще-то Оскар Зиглер, владелец магазина, присутствовал на похоронах Лоррен и непритворно скорбел, и я считал своим долгом выразить ему признательность. Помнится, Лоррен рассказывала, что он живет при магазине и почти никуда не отлучается.
Сам магазинчик тоже остался совершенно таким же, каким я его запомнил. Ориентировался я в нем не слишком хорошо, однако сразу сделал вывод, что за год с лишним здесь мало что изменилось. Товар имел такой залежалый вид, а покупатели были такими редкими гостями, что заведение должно было давным-давно прогореть. Не иначе, Зиглер владел не только им, но и всем домом и каким-то образом уклонялся от уплаты налогов. Магазин определенно был нужен Зиглеру не столько для извлечения прибыли, сколько для удовлетворения потребности накапливать старье.
Книг здесь было несчетное количество. Набитые битком полки загораживали все стены и подпирали потолки. Полки пониже превращали помещение в сложный лабиринт, к тому же очень скудно освещенный. Содержимое полок не представляло, на мой любительский взгляд. особенного интереса: все больше давно вышедшие из моды романчики и устаревшие тяжеловесные трактаты.
Перешагивая через коробки, из которых лезли, как пена, рассыпающиеся
Теперь за кассой сидела другая женщина — моложе Лоррен, но все равно не претендующая на свежесть. У нее были такие сильные очки, что ими было впору усилить оптику супертелескопа «Хаббл». Джинсовый комбинезон, седеющие волосы до плеч, любезная улыбка… Но мне женщина все равно показалась чем-то напуганной.
– Здравствуйте! — сказала она радушно. — Могу я вам помочь?
– Оскар Зиглер далеко?
Глаза за толстыми линзами еще больше округлились.
– Мистер Зиглер? Он наверху. Но он не любит, когда его беспокоят. Вы договорились о встрече?
Кажется, сама мысль, что к Зиглеру пожаловал посетитель, казалась ей невероятной. Наверное, я совершил оплошность.
– Мы не договаривались, — ответил я. — Просто проходил мимо и заглянул. Раньше здесь работала моя жена.
– Понимаю.
– Лучше его не тревожить. Я посмотрю книги.
– Вы коллекционер?
– Увы, нет. Ограничиваюсь газетами. Дома у меня осталось кое-что, но, боюсь, ничего выдающегося… Мистер Зиглер, как я погляжу, специализируется на литературе другого сорта.
– У нас удивительно широкий выбор. Как вы относитесь к детективам? Там, за лестницей, вы найдете подборку первых произведений Чандлера, Хэммета, Джона Диксона Карра.
– Да, раньше я любил полистать детективчик… Но больше предпочитал фантастику.
– Тогда вам повезло: на прошлой неделе мы получили целый ящик. Вы пока поройтесь, а я доложу мистеру Зиглеру о вашем приходе.
– Меня зовут Билл Келлер. Жену звали Лоррен. Она протянула мне руку.
– А я Дейрдр. Подождите секунду.
Я бы ее остановил, но не придумал, как. Она исчезла за занавеской из шариков и поднялась по темной лестнице. Я поставил на кресло разваливающийся картонный ящик. Ничего приличного я обнаружить не надеялся, но купить хоть что-нибудь мне бы пришлось — в качестве платы за усилие, которое сделает над собой Зиглер, чтобы покинуть свое логово.
Я сказал женщине со странным именем Дейрдр чистую правду: в молодости я читал запоем, но с 1970 года вряд ли купил больше десятка книжек. Чтение беллетристики — занятие для юных. В зрелости я перестал интересоваться, как живут другие люди, тем более — другие миры.
Коробка, которую мне подсунули, оказалась полна книжек сорокалетней давности. В основном, продукция издательств «Эйс» и «Баллантайн» со знакомыми обложками: абстракции Ричарда Пауэрса с прозрачными пузырями или бесконечными равнинами, угловатые композиции Джека Гофана, похожие на фантастических насекомых. Названия обязательно содержали ключевые слова: «время», «космос», «миры», «бесконечность». Когда-то все это волновало меня.
Внезапно среди этих померкших чудес я обнаружил нечто, чего не чаял найти. Потом еще. И еще…