Разделенные
Шрифт:
Он понимающе кивает. Хочется смахнуть слезы, но руки привязаны к кровати. Роберта делает это за него.
– Ну, по крайней мере, мы знаем, что ты действительно такой сильный, как мы думали. И это правда, что ты был питчером, когда играл в бейсбол.
Кам начинает копаться в памяти в надежде найти что-нибудь, связанное с бейсболом. Разве он в него играл? Его память похожа на недособранную мозаику, поэтому отыскать в ней что-то непросто, но понять, чего в ней нет, все-таки можно.
– Я не был питчером, – говорит он. – Никогда.
– Ну конечно, – тихо соглашается Роберта, –
День ото дня, по мере того как мысли в голове постепенно приходят в порядок, Кам начинает сознавать свою пугающую уникальность. На дворе вечер, и после сеанса физиотерапии он впервые почувствовал не усталость, а некоторое возбуждение – но разве не об этом говорил ему физиотерапевт Кенни?
«Ты сильный, но разные группы мышц никак не могут найти друг с другом общий язык».
Кам понял, что Кенни просто пошутил, но в каждой шутке есть доля правды, и случайно сказанная фраза застряла в голове, как, бывало, в горле у него застревал кусок пищи. Случалось, во время еды глотка отказывалась принимать пищу, и ее приходилось проталкивать языком.
«В конце концов тело поймет, что оно должно примириться с собой и помочь всем частям договориться друг с другом», – сказал Кенни, словно тело Кама – какая-то фабрика, где работают люди, которые, чуть что, сразу объявляют забастовку, или, что еще хуже, группа рабов, которых силой заставляют выполнять нелюбимую работу.
Позже внимание Кама привлекают тонкие шрамы, опоясывающие запястья, как браслеты. Теперь, когда бинты сняты, их хорошо видно. Толстый, как веревка, шрам, разделяет пополам грудь и уходит вниз, разветвляясь над отлично развитыми, скульптурными кубиками пресса. Он похож на скульптуру. Его фигура как будто высечена из мрамора рукой ваятеля, стремившегося достичь совершенства, и облечена в телесную оболочку. Этот дом на утесах, как теперь кажется Каму, – не более чем галерея, и единственный выставленный в ней экспонат – это он. Возможно, он должен чувствовать свою исключительность, но он испытывает лишь одиночество.
Подняв руку, юноша ощупывает лицо, трогать которое ему запретили. В этот момент входит Роберта. Ей известно, что он изучал свое тело: она наблюдала за ним через монитор, на который транслируется изображение с камеры, спрятанной в углу. С ней два охранника. Они уже поняли, что Кам в таком состоянии, когда в любой момент может разразиться гроза.
– В чем дело, Кам? – спрашивает Роберта. – Расскажи мне. Подбери слова.
Едва касаясь пальцами лица, которое составлено, как ему кажется, из кусков с разнородной текстурой, он не решается дотронуться до него по-настоящему, потому что боится в гневе изорвать его в клочья.
Подбери слова…
– Алиса! – говорит он. – Кэрролл! Алиса!
Слова совсем не те, он это знает, но ничего лучшего для описания того, что он хочет сказать, подобрать не удается. Ухватить смысл, исчезающий в бесконечной вселенной собственного ума, не получается, и остается лишь бесконечно кружить по орбите вокруг этого смысла в тщетной попытке приблизиться к нему.
– Алиса! – повторяет он, указывая на дверь в ванную. – Кэрролл!
Один из охранников понимающе ухмыляется, хотя на самом деле ни черта не понимает.
– Может, он вспоминает прежних подружек.
– Молчать, – обрывает его Роберта. – Продолжай, Кам.
Закрыв глаза, парегь изо всех сил старается придать форму неуловимой мысли, но единственная форма, которую ему удается подобрать, слишком абстрактна, да к тому же еще и смешна.
– Морж!
Нет, все это бесполезно. Как же он себя презирает!
– И Плотник? – неожиданно спрашивает Роберта.
– Да! Да! – отзывается он, уставившись на нее. Два совершенно абстрактных понятия, слившись воедино, вдруг обретают безукоризненный смысл.
– «Морж и Плотник», – повторяет Роберта. – Абсурдная поэма, в которой смысла еще меньше, чем в том, что ты говоришь!
Кам выжидающе смотрит на нее, надеясь, что она проведет хотя бы еще несколько линий от точки к точке и поможет ему решить головоломку.
– Ее написал Льюис Кэрролл. Автор…
– Алисы!
– Да, автор «Алисы в Стране чудес» и «Алисы в За…»
– В Зазеркалье! – восклицает Кам, указывая рукой в сторону ванной. – «Алису в Зазеркалье»!
Он даже помнит, что слово – не совсем то, которое он искал. Есть более точное…
– Зеркало! – кричит он. – Лицо! В зеркале! Лицо!
В доме нет ни одного зеркала, по крайней мере, в тех комнатах, куда ему разрешено входить. Нет даже ни одной отражающей поверхности. Вряд ли это случайность.
– Зеркало! – продолжает кричать он в экстазе. – Я хочу посмотреть! Покажите мне!
Такого ясного и недвусмысленного заявления не прозвучало с тех пор, как он очнулся, еще ни разу. Ему еще ни разу не удавалось проявлять способность к коммуникации такого высокого уровня. Уж это точно понравится Роберте!
– Покажите мне! Ahora! Maintenant! Ima!
– Достаточно! – прерывает его Роберта. Она говорит спокойно, но в то же время непреклонно. – Не сегодня. Ты не готов!
– Нет! – возражает он, касаясь руками лица, на этот раз с большей силой. Прикосновение вызывает боль. – Это Доже в железной маске, а не Нарцисс в пруду! Возможность видеть облегчит ношу, а не сломает спину верблюду!
Охранники готовы наброситься на него и связать и только ждут приказа Роберты. Они снова привяжут его к кровати, чтобы он не навредил себе. Но приказа нет. Роберта колеблется. Размышляет.
– Иди за мной, – наконец произносит она.
Развернувшись, женщина медленно направляется к выходу из комнаты. Кам и охранники следуют за ней.
Процессия покидает крыло здания, переоборудованное под клинику, и попадает в какое-то новое помещение. Полы здесь из теплого дерева; они не застелены холодным линолеумом, как в его «палате». Во всех комнатах, где ему довелось побывать раньше, стены были сплошь белые и пустые, а здесь на них висят картины в рамах. Оставив охранников у двери, Роберта ведет Кама в гостиную. Там сидят люди: Кенни и кое-кто из терапевтического персонала. Есть и другие, которых Кам не знает: видимо, специалисты, работающие за пределами его мирка. Увидев его, они поднимаются с кожаных диванов и кресел и переглядываются в тревоге.