Раздробленный свет
Шрифт:
ДВЕРИ ЛИФТА ПОД воздействием теплого пара открываются на уровне трущоб, и влажный воздух отбрасывает назад мои волосы с лица. Я стараюсь не сморщить нос, так как в его пазухах смешиваются вонь грязи и запахи уличной еды, но, несмотря на все мои старания, живот начинает урчать. Воздух здесь не похож ни на сухой, много раз очищенный воздух без запаха в моем пентхаусе, ни на воздух торфяных болот Эйвона. Здесь пахнет людьми. Будто много, много людей собрались все вместе в одном пространстве, слишком малом, чтобы вместить даже половину из них.
Рядом со мной Гидеон поднимает
Полагаю, если ты вырос в таком месте, как это, все казалось бы не таким ужасным. Возможно тогда, постоянный шум: выкрики продавцов, торгующих своими товарами; рекламные щиты, прокручивающие ролики по кругу над головой; калейдоскоп велосипедов, пешеходов, полицейских сирен, грузовых дронов — казался бы комфортным. Но я привыкла к окутанным туманом, мягким и тихим ночам Эйвона, и первые пару месяцев, которые я провела на Коринфе, здесь, в подземном городе, мне было недостаточно, чтобы привыкнуть к шуму. Но если бы это было все, что вы знали по мере взросления…
Это если предположить, что Гидеон вырос здесь. У Кристины он обращался со «СмартВэйтэ» словно привык к первоклассной технике, а когда я вышла, он безошибочно обратил внимание на самый дорогой предмет роскоши во всей квартире — на работы Миске. Он может передвигаться в толпе с легкостью местного, но и я могу. Два месяца было достаточно, чтобы узнать многое. Тем не менее, мы все откуда-то пришли, и что важно для меня сейчас, так это то, что здесь он может обеспечить себе безопасность… обеспечить безопасность нам. И не сводя глаз с его шеи, чтобы не потерять его в толпе, я должна признать, что приятно видеть, как он немного расслабляется.
Во время спуска в лифте он не сказал ни слова, делая вид, что проверяет небольшое портативное устройство, которое немного похоже на наладонник. Я могу сказать, что по слишком равномерной скорости с которой он прокручивал его, он притворялся. Большой палец двигался вверх и вниз по экрану, как часовой механизм. Я вижу правду в его напряженных плечах, несмотря на то, как он небрежно откинулся на стенку лифта; в отсутствии усмешки, в вытянутом в тонкую линию рте и в карих глазах, которые едва поднимаются, чтобы встретить мой взгляд.
Мы делаем небольшой крюк, чтобы Гидеон мог купить мне пару дешевых ботинок. Ходить босиком по городу — это рецепт заработать некое количество безымянных болезней. Но крюк… это нечто больше — он не хочет приводить меня в «его место». Что совершенно очевидно. Не знаю, предложил бы он это, если бы я не была потеряна после того, как мы выбрались из шахты лифта. Было нетрудно найти эти слезы. На самом деле, это было тревожно легко, учитывая, как сильно я дрожала и как сильно паника охватила меня, но это просто заставило их казаться более реальными.
Я поняла, что он у меня в кармане, когда мы оказались за пределами шахты лифта, когда я почувствовала, что он обнимает меня. Наполовину растянувшись на полу в холле, моя щека прижалась к выемке чуть ниже его плеча. Мы подходим друг другу. Как и те кулоны, которые продаются в сувенирных магазинах, что образуют символ Инь-Янь, если сложить их вместе.
Я делаю краткий, глубокий вдох через нос, морщась от симфонии разномастных запахов. Те кулоны — просто дешевый пластин с шелушащейся краской. Они разваливаются почти так же быстро, как дружба, которую они должны символизировать. Сосредоточься. Просто потому, что это было легко, не означает, что ничего больше не надо делать.
— Оно прямо здесь, — говорит через плечо Гидеон, его голос возвращает меня обратно в настоящее как раз вовремя, чтобы я повернулась боком и пропустила особенно целеустремленного велосипедиста, нагруженного кувшинами домашнего саке.
Желудок снова урчит, хотя на этот раз в ответ на самый слабый запах чего-то соленого и терпкого. Я вытягиваю шею, но все, что я вижу — это тележка фалафеля в половине квартала отсюда. Все равно где-то кто-то готовит лапшу. На мгновение я чувствую запах сои, чеснока и лайма. Затем Гидеон тянется ко мне рукой, затаскивая меня в переулок, и все, что я чувствую — это склизкий мусор и старые пищевые упаковки, засоряющие сточные канавы.
Здесь нет уличных указателей или вспомогательных карт, как наверху. Что в сочетании с дрянным приемом наладонника, означает, что если вы не знаете, куда вы идете, вы уже, вероятно, потерялись. Я пытаюсь мысленно запоминать каждый поворот, но мне легче запоминать маршруты с высоты птичьего полета. С помощью карты или модели я могла бы изучить весь этот сектор за несколько дней. Здесь же я оказываюсь в замешательстве, вкупе с грязью, забрызгивающею мои ботинки и шумом повсюду, и с фонарями, качающимися на ветру от воздушного движения над головой.
Не до тех пор, когда я снова вижу тележку фалафеля на другой стороне улицы, и я понимаю, почему. Он пытается сбить меня с толку. Он хочет убедиться, что я не смогу вернуться сюда. Моя грудь сжимается с каждым нашим шагом.
Стоит почти полдень, когда Гидеон, наконец-то, останавливается у выцветшей, зеленой двери с облупленной краской и наполовину оклеенной распадающимися листовками, слишком старыми для чтения. На ней нет номера, хотя, когда я осматриваю фасад здания через ресницы, я вижу крошечную камеру, не больше, чем тюбик помады, расположенную у пожарной лестницы. Этого достаточно, чтобы сказать мне, что это должно быть место Гидеона.
Он вытаскивает устаревшее кольцо для ключей с настоящим металлическим ключом, который он всовывает в замок, взглянув на меня одной из своих дерзких усмешек. Здесь даже засова нет. Я открываю рот, чтобы выразить протест, указать, что здесь вряд ли безопаснее, чем в моем пентхаусе — по крайней мере, я могла бы настроить оповещение в лифте — когда он проводит меня в подъезд, немногим больше, чем одна из информационных кабин наверху. Стена завешана почтовыми ящиками, хотя если судить по грязи и пыли в углах, никто не живет в этом здании кроме Гидеона, я думаю… годами. Иногда, запечатанные за такими дверьми, забываются целые здания. Гидеон тянется к одному из ящиков и прижимает пальцы к цифровой панели. Раздается щелчок. Крышка почтового ящика отрывает наружу для того, чтобы явить оптический сканер и три разных клавиатуры. Неудивительно, что снаружи все выглядит как дешевая квартира — с такой охраной, как у Гидеона, это будет большой мигающий неоновый знак для всех, у кого есть глаза, что здесь живет кто-то важный. Или кто-то, кому есть что скрывать.