Раздумья ездового пса
Шрифт:
Сел; пошли спросить у экипажа. Точно: у них тоже загорелось табло «Предел глиссады». Но… в их авиакомпании на это табло вообще внимания не обращают. А мы — красноярцы; у нас на все внимание обращают. Правда, ретивая служба слишком уж суёт нос не в своё дело: вот, давай объяснительную по любому поводу и без повода.
Я уже говорил на эту тему, и ещё раз скажу. Предел закручивания гаек должен быть. Мы работаем за совесть, а не за страх. То море расшифровок, по мелочам, которым щедро, сверх меры заливает нас контролирующая служба, заставляет командно-инструкторский состав отвлекаться от своего важного, лётного, настоящего дела — на составление отписок для бюрократа.
Вся беда в том, что высокому командованию взбрело
Когда я, старый инструктор, требую от стажёра стремления к тому, чтобы отклонение было ноль, я понимаю это так. Стремясь, веря, веруя, что можно добиться того ноля, да ещё когда ( если очень постарается) сам инструктор руками может показать посадку с нулевым отклонением, — стажёр из шкуры вылезет в своём старании достичь, а то и переплюнуть. Но я понимаю, что не все сразу — и заведомо не все получается. А бывают моменты, когда и опытный пилот попадает в передрягу и поневоле, чуть, на время реакции, на миг принятия решения, на внезапность — оступается. Лётчик-инспектор — поймёт, разберётся и … простит, ограничившись двумя словами.
А что поймёт Ривьер? Вы вчитайтесь в повесть Сент-Экзюпери, вглядитесь в героя этой повести, в этого бездушного живоглота, идеалиста, фанатика рамок. Так мало того: нынешний Ривьер, чтобы оправдать своё высокое жалованье, создаёт бурную имитацию деятельности, гонит вал бумаги, портит кровь окружающим… ну, цепной пёс тоже ведь иной раз надоедает хозяину лаем. Но — сторожит же!
Результатом этой бурной деятельности становится постоянный страх лётного состава что-то нарушить, который сковывает лётчиков в экстремальных ситуациях. Внимание капитана отвлекается от решения задачи спасения полёта на рой мыслишек типа «выпорят — не выпорят». И вот, таким образом, человек, поставленный на страже безопасности полётов, своей деятельностью и нагнетанием страстей эту самую безопасность рубит под корень.
Поверьте мне, я за свой долгий лётный век их, Ривьеров этих, перетерпел достаточно. Спасала меня вбитая ещё в училище знаменитая фраза про «Чикалова». Склонный к пугливому рефлексированию, я силой выработал в себе чуть высокомерную самоуверенность: «Смотрите же и учитесь, пока я ещё жив, — что может Капитан. И ты, Ривьер, смотри». Иначе летать я не могу. Нельзя дать победить себя мелкому страху. Но ведь не было, ну, почти не было на меня расшифровок! Значит, я выбрал верную линию поведения.
Это наше, собачье дело — разобраться , почему та или другая упряжка где-то сошла с накатанной колеи и качнула нарты с поклажей. Ваше дело — зафиксировать факт; ну, фиксируйте.
Мы пока ещё визжим и волнуемся, завидев упряжь. Дождётесь — кнутом в неё будете загонять. А когда издохнем — некому будет нас заменить. Будете искать где-нибудь на Аляске, за доллары. Да и не всякая аляскинская упряжка пройдёт по нашим российским колдобинам.
По прошествии времени, налетав определённое количество часов, молодой специалист имеет право повыситься в классе, а значит, получить надбавку к зарплате. Конечно, классность лётчика определяется не зарплатой; классный специалист или нет, определяют именно инструктора. Летая то в одном, то в другом экипаже, они составляют вполне определённое мнение о личностных и профессиональных качествах человека. От их придирчивого глаза не скроется ни один недостаток, и если человеку надо ещё немножко набраться опыта, ему об этом скажут по-мужски прямо и нелицеприятно.
В любом случае на повышение в классе человека представляют действительно подготовленного. Тот формальный экзамен, который сдаётся высокой комиссии, лишь констатирует факт. Исключения из правила, конечно, случаются, но они редки. И цель, которой служит вся эта классификация, имеет прямой и открытый смысл: нам нужна классная смена.
Потом, через годы, состоявшийся классный специалист будет вспоминать своих инструкторов с искренней благодарностью. Отсеются из памяти въедливость и занудство, забудутся горячие иной раз разборы, зато останется чистое золото души, щедро перелитое от учителя к ученику вместе с профессионализмом.
И счастье учителя в том, что опыт поколений его ученик воспримет, переработает и, добавив что-то своё, передаст дальше.
В значительной степени судьбу лётного специалиста, его служебную карьеру, везение или невезение по службе определяет тот руководитель, в чью эскадрилью он попал работать.
Командир эскадрильи на долгие годы становится руководителем, контролёром, советником, защитником и кормильцем лётчика. В идеале — отцом родным.
Комэска организует лётную работу своего коллектива — нескольких десятков человек, двадцати экипажей, двадцати ездовых упряжек, которые постоянно мотаются по всему свету, без каюра, самостоятельно. Комэске небезразлично, кто возглавляет каждую упряжку, на кого можно смело надеяться, а кто нуждается в контроле, опеке, а то и в подстёгивании кнутом. Подбор и расстановка кадров, психологическая совместимость, гашение конфликтов, воспитание — это неизбежные аспекты работы командного состава эскадрильи, у которого основная задача все-таки — выполнение плана по налёту часов, спускаемого каждый месяц сверху, — и выполнение с максимальной безопасностью и регулярностью, без нарушений дисциплины и без лишнего шума.
Хороший комэска, его заместитель, штатные инструктора — должны разбираться в людях. Знание людей и отношение к ним как к членам одной родной семьи, делающей одно общее дело, — вот, пожалуй, главное требование…и главный талант, дающийся комэске от Бога… либо не дающийся.
А так как командир планирует конкретные рейсы, то от его личного отношения зависит, куда он тебя поставит: летом в Сочи на три ночи или поздней осенью в Норильск. Хотя, конечно, желанные и нежеланные рейсы делятся примерно поровну между всеми экипажами, всегда найдётся множество обстоятельств, когда обещанный рейс в последний момент заменяется чем попало. Обсуждению это не подлежит, а тех, кто постоянно раздражает командира своим ворчанием и выставлением своего «я», запросто можно и сгноить: то в длинных рейсах с недельным сидением вдали от дома, то рейсами с большим количеством посадок ночью, то сидением в резерве…
Гибкая политика планирования рейсов касается в основном капитанов, а членов экипажей можно «воспитывать», то перебрасывая из экипажа в экипаж, то оттягивая представление на повышение в классе, то, самое страшное, не допуская второго пилота к вводу в строй капитаном. Судьбы ломаются. А так как командир в эскадрилье — царь и бог, да ещё не любит выносить сор из избы, то и управу на него трудно найти. На глухой ропот подчинённого всегда найдётся куча весомых аргументов начальства.
Какой специалист нужен командиру эскадрильи?
Ну, прежде всего — специалист. Как летает. Если человек справляется со своими обязанностями и о нем хорошие отзывы, то и отношение к нему будет ровным и доброжелательным. Конечно, в первые годы такой человек как бы растворится в общей массе, но постепенно, на фоне фамилий, постоянно фигурирующих на разборах (тот не справился, тот нарушил, тот «выступил»), мнение о нем начинает складываться как о надёжном человеке.
Важно вытерпеть этот первоначальный период вживания в специальность и в коллектив. Не выказывать свои амбиции, которые у всех лётчиков есть, а уж у летающих на тяжёлой технике — подавно. Надо помнить: здесь все люди — неординарные , они пробились в элиту авиации тяжким, упорным трудом — и чем ты-то лучше?