Раздумья ездового пса
Шрифт:
Нет, я не забыл — и до могилы не забуду, — как моя дочь играла — не ела, а играла — шоколадной копеечной медалькой…дочь Капитана!
Как бросились наши лётчики работать за рубеж, когда разрешили! Как за те доллары пластались в Иране, в пятидесятиградусную жару не вылезая из кабины — по сто посадок в месяц! Как…стали косо поглядывать друг на друга… и особачились. Как взыграл человеческий фактор среди командования — разделяй и властвуй!
Сколько их пропало в той несчастной Анголе… не туалетную же бумагу подрядились возить в стране, раздираемой многолетней гражданской войной…
И ведь это же не ординарные лётчики — там летать… извините…
Так наше неразумное государство
Появились новые авиакомпании. Акционерные и частные — сотнями. Бросились лётчики за куском хлеба — во все тяжкие. В иных авиакомпаниях переучивание на новый тип — за две недели — и летай на здоровье.
И постепенно, под влиянием уже упомянутых мною руководителей, у иных лётчиков начало складываться убеждение, что так и надо… Что — запросто… Всю жизнь пролетав на лёгком «Яке», он, по налёту своему, считает себя способным решать задачи и на «Ту». Подумаешь — запугали сложностью техники… не те времена!
Но это — не тот самолёт. Да и не только Ту-154: любой тяжёлый лайнер для полного освоения требует не только постепенности, наработки стереотипов и долгой привычки к огромной массе и инерции, но ещё и огромной, тяжёлой, упорной работы над собой… а что это такое, не всякий и представляет себе.
Это не та техника. И не тот должен быть лётчик.
Только вот новому хозяину этого не понять. И я пишу эту книгу, в частности, и для того, чтобы хозяева хоть чуть-чуть начали ЭТО понимать.
Когда летом 2001 года под Иркутском упал Ту-154, мы предполагали все, что только мог подсказать здравый смысл. И плохая погода, и отказ матчасти, и взрыв… но когда сквозь недомолвки стало пробиваться словечко «человеческий фактор», стало ясно, что «пилот первого класса» свалил самолёт там, где и курсанты спокойно летают, — на третьем развороте.
Мне всегда тяжело ворошить пепел погибших товарищей. Но ещё тяжелее и больнее видеть, каков нынче контингент лётчиков и как профанируется наше лётное искусство.
Теперь тот лётчик, что на похоронах ляпнул в телекамеру кощунственные слова «человек неба» и «лучший среди нас», — он наверно краснеет. Потому что даже из высей нашего министерства пришла телеграмма, где прямо говорится: «экипаж не виноват, что его не научили летать».
А первый класс пилота, я так понимаю, хоть иной раз и заработан на более лёгком типе, но уж если ты волею судьбы стал капитаном тяжёлого лайнера, — будь любезен, подтверди делом.
Я основываю свои выводы на той информации, которую нам, лётному составу, спустили по служебному каналу, — но она, практически без искажений, просочилась на страницы газет, и мы все читали в «Комсомолке» расшифровку внутрикабинных переговоров экипажа в последние минуты полёта. Также опубликованы выводы Правительственной комиссии, они известны всей стране.
Как экипаж смог допустить сваливание самолёта в плоский штопор?
При выводе самолёта из снижения на высоте круга в режим горизонтального полёта, что обычно сопровождается интенсивным падением скорости, экипаж выпустил шасси, что тоже способствует падению скорости. Это падение скорости они всем экипажем прозевали. Потом, вдогонку, нерешительно стали добавлять режим. Скорость продолжала падать. Затем подошло время третьего разворота, в процессе выполнения которого они отвлеклись на крен, причём, один крутил вручную, а другой подправлял автопилотом, или наоборот…Когда крен превысил допустимое значение, одному показалось, что надо влево, а другому — что вправо. Тут уж им стало не до скорости, и она упала до предела, за которым наступает сваливание.
Какой
Сработала сигнализация критического угла атаки, обозначающая, что сейчас наступит сваливание.
Инструкция гласит, что при сваливании первое действие — энергичная отдача штурвала от себя, чтобы угол атаки уменьшился и самолёт отошёл от опасной границы. Затем надо на снижении разогнать самолёт до безопасной скорости. Затем уже пла-а-авненько, с перегрузкой не более 1,2 — 1,3, вывести машину в горизонтальный полет. Если не плавненько — оговорено! — самолёт может свалиться повторно.
Практика полётов на Ту-154 показала: отойти от опасного, критического угла атаки можно и другим путём: выпустить закрылки. И мы всегда так и делаем: шасси, скорость падает, и тут же, как только загорится последняя зелёная лампочка, — закрылки на 28. И углы атаки на приборе плавно уезжают далеко от опасного красного сектора.
Сколько раз мы использовали этот приём при заходе в болтанку: только пискнет сигнализация критического угла — тут же рука переводит рукоятку закрылков в положение «28». Это школа. И дальше уже самолёт летит на гораздо меньшей, почти посадочной скорости, а угол атаки у него — за счёт скоса потока от закрылков — очень далёк от критического.
Так делается на всех самолётах. Так заходят на посадку. Такие действия — нормальные .
Они забыли о закрылках. Едва услышав сигнал критического угла, они дружно отдали штурвал от себя. При этом капитан отдал очень характерную команду:
— Б…., вы что!
Самолёт стал энергично снижаться и разгонять скорость — совершенно по инструкции…правда, высота была всего 700 метров, и над горной местностью.
Скорость достигла значения 400 км/час — на такой скорости все тяжёлые самолёты летают над аэродромом до выпуска шасси и закрылков. Осталось только пла-а-авненько…
Они опомнились: земля близко!
— Куда, куда?
— Выводи, выводи!
— Тяни, тяни!
И потянули. За три секунды, создав перегрузку 2, самолёт поставили на дыбы — прямо-таки “кобра Пугачёва”. После таких эволюций самолёт Ту-154 не летит, а сваливается плашмя.
Если этот капитан — лучший, то какие же тогда худшие?
Сколько у нас нынче таких авиакомпаний, где от силы наскреблось денег на 2 — 3 тяжёлых лайнера, а пилотов за две недели обкатал на кругах нанятый инструкторский экипаж — и гуляй, Вася, варись в собственном соку!
Для меня, старого мастера, некоторым образом разбирающегося в поведении машины, считающейся по пилотированию едва ли не самой сложной из всех пассажирских самолётов, такое управление самолётом представляется ударами молота по хорошо настроенному роялю. И оно красноярским лётчикам, уж точно, не свойственно. Мы соблюдаем Школу, и Школа держится на нас. Пока ещё держится.
В нищете своей, иные капитаны пытаются использовать самолёт для маленького бизнеса. Нам разрешено в каждом рейсе провозить бесплатно 20 кг личного груза. Но дело в том, что если ты в воздухе попал в сложные условия и бьёшься в поисках единственного решения, та несчастная сумка со скоропортящимся товаром за твоей спиной может перевесить все разумные аргументы безопасности полёта. Это называется «синдром родного аэродрома»: то ли последний автобус уходит, то ли за праздничный стол не успеваешь, то ли на встречу с заказчиком. И если такой бизнес может позволить себе бортпроводница, то экипаж, а тем более капитан, такого себе позволить не имеют права.