Разгадка 37-го года. «Преступление века» или спасение страны?
Шрифт:
Странный мятеж
Левая коалиция создавалась с большим трудом и в условиях постоянных разногласий между двумя партиями. В октябре левые эсеры поддержали Октябрьский переворот, но отказались войти в новое правительство — Совет народных комиссаров. Хотя уже в конце 1917 года они пересмотрели свою точку зрения и получили семь министерских портфелей в СНК (в частности — юстиции и земледелия). Руководство партии левых социалистов-революционеров (интернационалистов) имело множество претензий к большевикам. Прежде всего, левые эсеры были категорически против мирного договора с Германией и выступали за «революционную войну». И когда Ленин добился заключения Брестского мира, то представители ПЛСР(и) вышли из СНК.
Выйти-то они вышли, но при этом остались в такой важной структуре, как Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК). Это дало им многие
Сам мятеж длился очень недолго и уже 7 июля окончился полным поражением левых эсеров. С этого момента их партия стала терять свою популярность. Казалось бы, все вполне понятно, очевидно и укладывается в простейшую логику межпартийной борьбы времен революции и Гражданской войны. Между тем выступление левых эсеров было донельзя странным. И это давно уже подметили некоторые исследователи.
Прежде всего, бросается в глаза тот факт, что мятежники не предприняли никаких активных боевых действий. Историк В. Шамбаров отмечает с некоторым недоумением:
«Полк ВЧК под командованием Попова восстал довольно странно. К нему присоединилась часть полка им. Первого марта, силы составляли 1800 штыков, 80 сабель, 4 броневика и 8 орудий. У большевиков в Москве было 720 штыков, 4 броневика и 12 орудий. Но, вместо того чтобы атаковать и одержать победу, пользуясь внезапностью и почти троекратным перевесом, полк пассивно «бунтовал» в казармах. Все действия свелись к захвату небольшими группами здания ВЧК и телеграфа, откуда по всей стране разослали обращение, объявляющее левых эсеров правящей партией. Но никаких призывов свергать большевиков на местах или прийти на помощь восставшим — только лишь не принимать распоряжений за подписью Ленина и Троцкого»
Левые эсеры действительно призвали к восстанию, но — не против большевиков, а против «германского империализма». Этот призыв был разослан ими по разным регионам в телеграммах.
В постановлении ЦК партии левых социалистов-революционеров, в котором принято решение о терактах против «представителей германского империализма», можно прочитать выражение лояльности большевикам как таковым: «Мы рассматриваем свои действия как борьбу против настоящей политики Совета народных комиссаров и ни в коем случае как борьбу против большевиков».
Так что же, никакого мятежа не было? Собственно говоря, многие историки так и рассуждают. По их словам, выходит, что «мятеж» был провокацией большевиков, которые хотели найти повод для установления однопартийной системы. Между тем такие выводы неверны. Они, по сути дела, игнорируют несомненный факт того, что именно ЦК левых эсеров принял решение о теракте в отношении немцев.
Вручая награду М. Петерсу, командиру латышских стрелков, которые и подавили мятеж, Троцкий сделал одну существенную оговорку. Он заметил, что Петере сорвал некую важную политическую комбинацию. Какую же? И кто был в числе комбинаторов?
И тут нужно вспомнить о левых коммунистах (Держинском, Бухарине и др.), которые потерпели поражение в борьбе с Лениным и его «брестской политикой». Но смирились ли они с ним? Ведь от политических взглядов так просто и быстро не отказываются.
Факты показывают, что особого смирения не было. В Москве, ставшей столицей РСФСР, сторонники революционной войны противостояли Ленину отчаянно.
«…Московский областной комитет партии был цитаделью левых коммунистов, — пишет А. Рабинович. — Вплоть до его роспуска в мае 1918 г. в автономном московском областном правительстве преобладали левые коммунисты и левые эсеры, которые оказывали твердое сопротивление правительству Ленина, порой успешно. В течение этого периода левые эсеры и левые коммунисты в Москве работали вместе, с тем чтобы подорвать Брестский мир, который Ленин еще считал коренным условием для выживания советской власти»
Впрочем, союз группировок существовал не только в Москве. Историк В. Леонтьев пишет: «Ставропольские левые эсеры и левые коммунисты в ночь с 11 на 12 мая создали
Любопытно в данном плане поведение Бухарина. В марте 1918 года, в разгар споров о Брестском мире, этот деятель предлагал левым эсерам арестовать Ленина — хотя бы на день, — с тем чтобы начать войну против Германии и показать мировому пролетариату — партия не согласна со своим вождем. И сам Бухарин, между прочим, не скрывал этого факта. Когда Сталин всерьез взялся за старых большевиков, то Бухарину было выдвинуто обвинение в том, что он планировал арест и убийство Ленина. Так вот Бухарин в ужасе открещивался от обвинения в замысле убийства, но обвинение в замысле ареста он тем не менее признал.
Историки-антисталинисты обычно трактуют это намерение как детскую шалость «Бухарчика». Дескать — убивать-то он не хотел, всего лишь думал об аресте.
Но если вдуматься, то что представляет собой намерение арестовать главу государства всего лишь по мотивам политических разногласий? Заговор, и ничто иное.
Еще больше вопросов вызывает позиция другого «левого коммуниста» — Дзержинского, который в ходе мятежа взял да и явился в штаб мятежников, в помещение отряда ВЧК, которым командовал левый эсер Попов. Неужели он действительно надеялся «образумить» путчистов, как это утверждали советские историки? Такой-то прожженный подпольщик? Что-то сомнительно.
Напротив, складывается впечатление, что Дзержинский захотел быть вместе с руководителями мятежа. И заодно заполучить алиби на случай провала операции.
Причем это было далеко не единственное алиби Дзержинского. Так, за две недели до мятежа он расформировал секретный контрразведывательный отдел, который возглавлял левый эсер Блюмкин — тот самый, который и начал мятеж, убив немецкого посла Мирбаха. Дзержинский обосновал свое решение тем, что Блюмкин повинен в серьезных должностных злоупотреблениях. При этом вопрос о самом Блюмкине остался открытым — его не подвергли никаким взысканиям. А ведь логичнее было бы поступить по-ино-му — наказать Блюмкина, а контрразведку, как подразделение, оставить. Но это в том случае, если бы Дзержинский думал об интересах ВЧК. Он же, судя по всему, заботился о том, как бы отвести от себя подозрения (дескать, меры против левых эсеров приняты), но оставить Блюмкина на свободе. (Западничество Дзержинского подчеркивает следующий факт. Однажды заместитель наркома иностранных дел М.М. Литвинов (к слову, тоже убежденный сторонник сближения с западными демократиями) обратил внимание «Железного Феликса» на то, что в тюрьмах «чрезвычайки» сидит слишком много иностранцев. Тогда руководитель всесильной тайной полиции дал Литвинову пропуск в лубянскую тюрьму, открыл для него все камеры, показал все дела на иностранцев и разрешил освободить (!) любого из них. И что же? Многих освободили. Как очевидно, Дзержинский, один из организаторов кровавого красного террора, вовсе не был так уж жесток там, где дело касалось иностранцев. Это русские люди — дворяне, чиновники, священники, а то и рабочие с крестьянами могли гнить в советских тюрьмах без всякой защиты. Другое дело — иностранцы! Их защищали высокопоставленные сотрудники НКИДа, присваивавшие, когда надо, функции правоохранительных органов.)
К слову сказать, в деле о контрразведке вполне заметен англо-французский след, что неудивительно — Антанта была крайне заинтересована в том, чтобы Россия вновь стала воевать с Германией.
В высшей степени любопытно, что убийца Мирбаха Блюмкин возглавлял в ВЧК секретный отдел, который занимался именно борьбой с немецким шпионажем. На этот пост он был назначен по инициативе Дзержинского, крайне обеспокоенного контрразведывательной деятельностью, но только и исключительно в отношении Германии. На этой почве «Железный Феликс» даже сошелся с антантовской агентурой. Так, весной 1918 года, во время поездки в Петроград, Дзержинский установил теснейший деловой контакт с М. Орлинским (настоящая фамилия — Орлов), руководителем Центральной уголовно-следственной комиссии Северной области. Этот деятель работал в следственных структурах еще до революции и уже тогда весьма активно разоблачал немецкий шпионаж, добираясь и до т. н. «распутинской партии». Сам он был монархистом, придерживавшимся ориентации на Англию и Францию. Пойдя на службу к большевикам, Орлов-Орлинский одновременно установил связи с английской и французской резидентурами, которые снабжались им первоклассной информацией. Например, знаменитый английский разведчик С. Рейли получал львиную часть своих данных именно от Орлинского.