Разгневанная земля
Шрифт:
Гюйон поблагодарил мадам Раушас за ценные сведения.
— Не надо меня благодарить, генерал! Я делаю это по велению сердца.
— Знаю, знаю! — Гюйон пожал руку лазутчице.
Клара фон Кеттевиц по страстной любви вышла замуж за венгерского барона Раушаса, горячего патриота. Он был убит в одном из первых сражений с Елашичем и молодая вдова поклялась мстить за его смерть до конца дней. Она щедро тратила своё огромное состояние на нужды армии, а став лазутчицей, использовала среди австрийской и венгерской аристократии свои связи, равно как обе свои фамилии — австрийскую и мадьярскую: где надо, выдавая себя за австриячку, где можно, называясь славным мадьярским
На прощание Гюйон ещё раз крепко пожал ей руку.
Генерал раскрыл карту и вместе с Яношем, лишь накануне покинувшим позиции Гёргея, стал изучать местность, окружающую Ципское ущелье.
— Говори своё мнение вслух, не стесняйся! — сказал Гюйон.
Янош неуверенно заговорил:
— Эти горы… Тамошние крестьяне да и наши офицеры считают их в эту пору непроходимыми… Люди хоть и с великим трудом, но всё же смогут подняться, а вот пушки?..
Гюйон улыбнулся, Янош натолкнул его на мысль чрезвычайно опасную и рискованную, но тем более заманчивую для смелого генерала.
— Это хорошо, что на тебе одежда объездчика. Лети назад, свяжись с местными крестьянами, отбери людей сильных и отважных… Для них найдётся дело! Ждите нас!
Глава шестая
Быть или не быть?
Сводный оркестр из музыкантов нескольких полков исполнял бравурные марши и танцевальные мелодии. Гёргей уже не впервые прибегал к таким увеселениям, чтобы озадачить неприятеля и одновременно поднять дух войска. Сегодня для бала был особый повод: торжественно отмечался день рождения генерала.
Офицеры танцевали, разбившись на отдельные группки, рассказывали солдатам разные небылицы. Было весело и оживлённо.
Ночь подходила к концу, но командующий армией ни разу не показался среди офицеров.
Он сидел один в своей комнате.
Как всё произошло?.. Неприятельские войска подошли внезапно, армия оказалась запертой. С западной стороны стоят войска Яблоновского и Геца, с востока ущелье заполнили солдаты австрийского полковника Нетте.
Наблюдениями установлено, что выход из ущелья сторожит корпус из пяти тысяч пехотинцев.
Ущелье слишком узко, и попытка прорваться обречена на неминуемую катастрофу. Спасение может прийти только сверху, с гор, если бы там оказалась венгерская артиллерия.
Только что ушёл парламентёр: Виндишгрец предложил Гёргею сложить оружие во избежание бесполезного кровопролития. Гёргей ответил: венгры прекратят борьбу, если австрийское правительство гарантирует соблюдение конституции, дарованной Фердинандом V.
Гёргей не был взволнован. Он рассуждал спокойно. Что привело его армию к столь критическому положению? Были ли им допущены ошибки со времени первых декабрьских боёв с войсками Виндишгреца? Нет, ошибок он не совершал: нельзя было принимать решающее сражение с численно превосходящим и лучше вооружённым неприятелем, да ещё вблизи от австрийской границы. Правда, Кошут с поразительной быстротой мобилизовал народ на борьбу. Но радикальные идеи Кошута не по душе генералу. Кошут стремится к созданию самостоятельного венгерского государства. Он, Гёргей, считает это утопией. «Партия мира» придерживается более осуществимой программы. У неё другая цель. Венгрия должна свободно развиваться, однако в пределах австрийскской монархии. Если Кошут будет упорствовать, придётся его устранить. Теперь, когда имя Гёргея стало не менее популярно, чем имя Кошута, можно действовать смелее. Но прежде всего надо вырваться из капкана… Забавно, именно в день, когда Гёргею исполняется тридцать один год, решается роковой вопрос: быть или не быть?
Полки Гюйона медленно приближались к перевалу. Пройдя два-три шага, солдаты останавливались и поворачивались спиной к ледяному ветру, не выдерживая его натиска. В эту особенно лютую зиму наибольшие мучения доставались на долю пехотинцев: густые тучи снежной пыли, поднятой кавалерийским авангардом неслись им навстречу. Большинство армии составляли молодые крестьяне. Сохраняя боевой порядок и строгую дисциплину, они шли без варежек, в плохой обуви и одежде при температуре 16-18 градусов мороза, ночью опускавшейся ещё ниже. Но никто не роптал, не жаловался, не отставал. Они шли день и ночь сквозь необъятные снежные равнины, по обледенелым дорогам. Замёрзшие руки не могли нажать курок, но солдаты не бросали ружей. Подвижные госпитали были переполнены людьми с отмороженными конечностями.
Двигались медленно, привалы делали редко, и длились они недолго. Люди обогревались у костров, разувались, растирали ноги снегом. Бочонки с палинкой, о которой Гюйон позаботился с такой же предусмотрительностью, как и о снарядах для пушек, подкатывали к отдельным подразделениям, и несколько глотков крепкой водки приятно обжигали горло.
Гюйон объезжал роты, подбадривал солдат вёселой шуткой и напоминал им, как недавно встречали крестьяне своих братьев солдат. Для гонведов деревенские избы открыты днём и ночью, а на столах немедленно появляется вкусная еда.
— А посмотрели бы вы, как в тех же деревнях прячут припасы в заранее вырытых ямах и заваливают их снегом, едва узнав о приближении врага! Лошадей угоняют подальше от жилья. А когда неприятельские солдаты занимают селение и требуют еды и лошадей, они слышат в ответ жалобные причитания: «Ах, батюшка, сами не евши и дрова из лесу на себе волочим: вчера были здесь гонведы, всё дочиста забрали — и хлеб и лошадей! Вот наказание господне!»
От этих рассказов Гюйона становилось теплее на душе, и солдаты продолжали путь без ропота, без жалоб.
Ципские крестьяне провели солдат Гюйона по тайным тропам к горной цепи, тянувшейся вокруг ущелья. Здесь Гюйон приказал солдатам четырёх батальонов снять с себя оружие. Одни из них взвалили на плечи стволы пушек и боеприпасы и вслед за другими, которые тащили верёвками лафеты, стали карабкаться по отвесным тропинкам, знакомым одним только местным жителям.
Преодолевая в течение пяти часов скалистые холмы, проваливаясь в снежные овраги и испытывая невыразимые трудности, солдаты с тяжёлой кладью карабкались вверх.
У входа в ущелье часть пехоты затеяла перестрелку, отвлекая таким образом внимание неприятеля от главной операции.
Был второй час ночи, когда вдруг на австрийцев, плотной массой занявших ущелье, обрушился сверху шквальный огонь пушек Гюйона.
Только что из штаб-квартиры окружённой армии доносилась исполняемая военными оркестрами бравурная танцевальная музыка, звуки венских вальсов, лишь начинавших входить в моду. Внезапно на смену им загремел боевой марш Ракоци. Это был сигнал к общей атаке. Ограда, окружавшая монастырский двор и сад, внутри которых находились венгры, стала, к ужасу австрийцев, извергать сквозь сделанные раньше и тщательно замаскированные щели дождь ружейных пуль. Среди австрийцев поднялась неописуемая паника, огонь сверху и с флангов косил людей, спасавшихся бегством.