Разгневанная земля
Шрифт:
Мессенгаузер побледнел. Он встал и заговорил умоляюще:
— Только не предательство, нет! Генерал, ради бога… Знаю, я первый паду жертвой «чёрно-жёлтого» террора… Но другого выхода я не вижу… Бороться дальше мы не можем. Недостаток оружия…
— Не недостаток оружия, а избыток предательства преградил вам путь! — вскричал Бем. — Как посмели вы стать во главе гигантов, поднявшихся на штурм неба! Жалкий человек!
Хлопнув дверью, Бем стремительно вышел из помещения штаба.
Глава девятая
«Время
Вечером по дубовой аллее венского городского парка ехали два всадника, одетых в новое, с иголочки, обмундирование. Они прислушивались к затихающей в городе перестрелке.
На первом же перекрёстке всадники свернули, пришпорили лошадей и галопом подошли к зданию таможни, позади которого неприятель уже устанавливал орудия. Не сбавляя хода, они ступили на занятую хорватами Ландштрассе, где хорватский заслон принял их за своих разведчиков. Так беспрепятственно, минуя места скопления вражеских солдат и никем не остановленные в пути, всадники в полночь достигли центрального кладбища. Здесь впервые их окликнул конный разъезд. Не дожидаясь расспросов, улан-ординарец поторопился объяснить по-хорватски:
— Мы спешим в штаб, у нас важные сведения о намерениях противника…
— Не понимаю, — обратился к лейтенанту на немецком языке начальник отряда, подпоручик.
Вместо ответа лейтенант показал на своё забинтованное лицо.
Ординарец пояснил:
— У их благородия рассечена щека, наложены швы. Разговаривать им невозможно.
Подпоручик подозвал хорватского солдата и велел перевести речь улана. Затем, приветливо кивнув раненому лейтенанту, распорядился:
— Следуйте по назначению!
Так продвигались посланцы генерала Бема через центр расположения войск Елашича, когда, поднявшись 29 октября на холмы Леберберга, они вдруг увидели на горизонте, в долине реки Швехаты, пылающие костры. По суматохе, поднявшейся среди хорватов, и по команде, которую спешно отдавали их начальники, они поняли, что взвившимся к небу пламенем костров венгерские войска дают знать о своём приближении к Вене.
— Елашич приказал запалить деревню, чтобы не видно было венгерских костров, — услыхал Миклош разговор двух сапёров, укладывавших в повозку бочонки со смолой.
Недолго думая Миклош спешился и подошёл к сапёрам, держа лошадь на поводу.
— Дай-ка бочонок! — сказал он по-хорватски. — Командир велел скакать к Швандорфской переправе и поджечь мост. — Не дав сапёрам опомниться, Миклош извлёк из повозки бочонок. — Мешок давай, а то как я его повезу?
— Нету мешка. — Оторопевший солдат подал верёвку. — Вот возьми, привяжешь к седлу.
В эту минуту Миклош меньше всего думал о поджоге моста: бочонок со смолой послужит ему пропуском, наглядным доказательством важного поручения хорватского командования.
Счастье, казалось, сопутствовало венграм, когда 30 октября ещё до рассвета они начали штурм подступов к Швехату, и авангардные колонны быстро заняли очищенные противником Швандорф, Малый Новый Зид и Фишаменд.
Венгры были преисполнены надежд. Воодушевление войск росло, и для полной победы недоставало только энергичной вылазки защитников Вены.
Однако на рассвете обнаружилось, что от Вены к Швехату форсированным маршем идут огромные силы… неприятеля.
Стало ясно: Вена капитулировала. Пока генерал Мога колебался, Виндишгрец успел перебросить к Вене освободившиеся в Чехии войска. Объединив австрийские и хорватские войска, Виндишгрец бросил теперь на венгров все свои силы.
На левом фланге он начал окружение венгерских войск.
Около двухсот орудий, с неожиданной быстротой выросших перед Швехатом, обрушили огонь на венгров и заставили умолкнуть их артиллерию.
Пехотинцы, занимавшие центр венгерских колонн и впервые испытавшие на себе столь могучую силу артиллерийского огня, в паническом страхе стали пятиться назад, ломая все планы отступления.
Для того чтобы приостановить панику, Гёргей послал вперёд гусарские эскадроны и, показывая пример бесстрашия, появлялся в самых опасных местах. Вовремя приостановив панику, Гёргей дал возможность частям регулярной армии поддерживать порядок при общем отступлении.
Кошут, прибывший на фронт к началу сражения, был потрясён таким поворотом событий: он сел в экипаж и велел кучеру гнать лошадей наперерез бегущим.
— Задержите неприятеля во что бы то ни стало! — сказал он Гёргею. — Я же остановлю беглецов и верну их сюда!
— Не трудитесь, господин председатель, — хладнокровно ответил майор. — Если ваши намерения осуществятся, произойдёт неминуемое несчастье. Когда эти скоты, дезертиры, вернутся, они помешают нам увести отсюда целыми настоящих солдат — золотое ядро будущей армии. Впрочем, никакая сила, разве что картечь в спину, не в состоянии остановить этих трусов… Поезжайте, если вы всё ещё полагаетесь на силу ваших пламенных речей…
— Я верну их, вы увидите!
Кошут был так взволнован, что не почувствовал иронии в тоне майора. В экипаже, запряжённом тройкой лошадей, он помчался вдогонку за убегающими ополченцами.
Однако все его усилия были тщетны. Если ему и удавалось остановить толпу дезертиров, побросавших ружья и патронташи, — не успевал он произнести последнее слово, как дезертиры бежали вновь.
Вернувшись на поле сражения, Кошут увидел, что Гёргей уже восстановил развалившийся было строй колонн, и венгры под прикрытием четырёх эскадронов конницы завершили отступление в полном порядке.
Заняв позицию на правом берегу реки Фиш, артиллерия сдерживала неприятеля и, как только венгерские части переходили через реку, уничтожала переправы.
Неприятель бросил сюда несколько эскадронов конницы, стремясь отрезать венграм путь назад.
Полсотни вражеских уланов охраняли Швандорфский мост, когда к нему приблизился посланный Гёргеем отряд Ханкиша.
Гусары, не решаясь вступить с врагом в лобовую стычку, залегли в рощице и дожидались удобного случая, чтобы поджечь мост.