Разгневанные почтальоны
Шрифт:
— Раз ты палестинец, то, должно быть, отважный боец?
— Да. Я убил много врагов.
— Скажи мне, о брат, кого ты боишься?
— Никого.
— Ты боишься израильтян?
— Нет! Я убивал их как собак.
— Если я помешу тебя в комнату с двумя дверьми, дам любое оружие, какое ты пожелаешь, и скажу, что ты можешь бежать только через один выход, то какую дверь ты выберешь? Ту, за которой стоит израильский солдат, или ту, за которой скрывается американский почтальон?
— А оба вооружены? — уточнил Гамаль.
— У обоих
Юсеф задумался.
— Если у обоих «узи», то лучше я убью израильтянина. Или обману, сделав вид, что сдаюсь, и убью потом, застигнув его врасплох. А вот почтальон... Раз он вооружен, значит, сошел с ума. Кто может победить сумасшедшего?
— Именно!
— Сумасшедший и есть сумасшедший. Он не станет слушать никаких доводов, а будет только палить без разбору. Даже в своих.
— Правильно, — согласился Глухой Мулла. — Почтового служащего боятся, потому что он сошел с ума от жестоких условий жизни, противоречащей канонам ислама. Он без малейшего сожаления будет убивать всех и вся.
— Вот и я так считаю, — кивнул Юсеф.
Глухой Мулла повысил голос, обращаясь уже ко всем.
— Так вот, если американец, идя по темной улице, встречает вас с каффьей на лице и почтового служащего с пистолетом в руке — кого он бросится молить о пощаде? Вас, поскольку по дикому взгляду почтальона поймет, что в сердце его не встретит никакой жалости. Вот почему вам надлежит носить эту внушающую страх форму. Так вы проникнете в здания, куда нам никогда не попасть из-за усилившихся мер безопасности. Так вы уничтожите башни неверных, чтобы минареты нашей чистой и трижды благословенной культуры вознеслись наконец к самым звездам.
Юсеф Гамаль странным взглядом посмотрел на форму и сказал:
— А где же большие кожаные сумки?
— Не беспокойтесь, вам выдадут кожаные сумки, достаточно большие, чтобы спрятать в них самое смертоносное оружие. Мы рассредоточим вас по ключевым точкам страны. Потом вы вступите в профсоюз. Одни в Американский профсоюз почтовых служащих, другие — в Национальную ассоциацию почтальонов. А остальные, совсем немногие — в Национальную ассоциацию сельских почтальонов.
— Да, за то, чтобы втереться в доверие к неверным, плата невелика, — согласился Юсеф.
— Кроме того, вам надо будет сменить имена — так, чтобы еще больше раствориться среди тех, кого следует уничтожить.
— Мы должны принять американские имена?
— Да, конечно.
Один из присутствующих, стукнув себя кулаком в грудь, заявил:
— Тогда я буду Ал Ладин.
— А я — Джихад Джонс, — подхватил огненноволосый египтянин.
— Я настаиваю на том, чтобы быть Абу Гамалином, — произнес Юсеф.
— Никакого Абу Гамалина, — возразил Глухой Мулла.
— Интересно, тот тип может быть Джихадом Джонсом, а я почему не могу быть Абу Гамалином?
— Если ты будешь осторожен, я позволю тебе сохранить свое настоящее имя. Для нас ты будешь Абу Гамалин, но американцы пусть зовут тебя Джозеф Кэмел.
И неизвестно почему, все присутствующие тихо засмеялись.
— Ладно, пусть лучше это, чем какое-то другое имя, — успокоился наконец он.
Юсеф Гамаль сумел сдать экзамен на почтового служащего только благодаря тому, что надел зеленую рубашку, на которой арабской вязью, непонятной для глупых американцев, были выписаны ответы на основные вопросы.
А случилось все в штате Оклахома, в городе Оклахома-Сити, куда с благословения Аллаха его и направил Глухой Мулла. Сначала работа Юсефа заключалась в том, чтобы вынимать почту из холщовых мешков и раскладывать по ячейкам. Очень утомительная работа! Начальство же оказалось весьма требовательным. И теперь Гамаль понял, почему время от времени некоторые почтальоны сходят с ума.
«Так происходит не только потому, что они отвернули свое лицо от Аллаха, — писал он Глухому Мулле, общаясь с ним с помощью электронной почты. Таким вот безопасным методом связи пользовались все правоверные без исключения. — Их выводит из равновесия бессмысленная работа, которой приходится заниматься».
«Но, надеюсь, ты не отличаешься от безбожников?» — написал в ответ Глухой Мулла.
«Некоторые принимают меня за еврея. Евреев здесь немного, поэтому я выделяюсь на общем фоне».
«Это хорошо, ибо когда час пробьет, они вспомнят, что ты еврей, а не араб».
«Но когда же он пробьет, о имам? Я волнуюсь и нервничаю среди этих неверных».
«Уже скоро. Потерпи. Сначала добейся перевода на маршрут».
«Я очень стараюсь, потому что эти ячейки сводят меня с ума. А тут еще стены недавно окрасили в отвратительный розовый цвет».
«Думай о зеленом цвете ислама».
«Я и думаю о зеленом, но вижу розовое. Куда бы я ни взглянул — везде розовое!»
«Сдерживай свой гнев. Копи его. Придет время, и ты его выплеснешь».
«В том-то и беда, — писал Гамаль. — Чем больше я смотрю на розовый цвет, тем спокойнее становлюсь».
«Думай о зеленом. Выкрась стены у себя дома в зеленый цвет, чтобы по вечерам можно было нейтрализовать розовое влияние христианства».
Назначенный час наконец пробил, и Юсеф получил необходимые инструкции.
«Но здание федеральных служб в стороне от моего маршрута», — запротестовал он.
«Не имеет значения. Форма послужит тебе пропуском. Смело иди вперед и убивай всех присутствующих в зале суда».
«Слушаю и повинуюсь».
«Когда всех перебьешь, лети в Толедо, который находится в Огайостане. Там тебя встретят твои собратья».
«И на этом все? Только одно убийство?»
"Нет, не все. Твоя акция послужит сигналом для неверных, что их хорошо защищенное здание федеральных служб уязвимо, и что «Посланники Мохаммеда» так же могущественны, как их собственное ополчение. Завершив начальный этап, мы начнем готовиться к выполнению нашей подлинной миссии.