Разгон
Шрифт:
Профессор, Капитан и Малыш, извиваясь между рельсами, под колесами вагонов, ежась от звяканья пуль, ударявших о металл, казалось, прямо перед их лицами, ползли куда-то в сторону, еще сами не сознавая, что будет дальше, не знали, почему не залегли, как другие. Ближе и ближе к краю путей, к той улочке, в конце которой темнел спасительный лес. Сигналы тревоги отчаянно рыдали над ними, американские штурмовики добивали беззащитную станцию, гремело, клокотало, пылало сзади. Если мир имел форму шара, то непременно шара огненного, в полыхании и неодолимом запахе огня, а центр мира всегда там, где есть непокоренный дух и жажда воли.
–
– тихо крикнул Капитан.
– Бежим!
– поддержал его Малыш.
Профессор молчал, не мог перевести дух, два товарища помоложе, поддерживая его под руки, помогли перепрыгнуть последние рельсы, и все трое упали, хоронясь не так от пуль и осколков, как от глаз постовых. Ждали окриков, ждали, может, и выстрелов.
Улица приняла беглецов настороженно. Скользкая мостовая предательски загремела под тремя парами деревянных колодок. Пустая, темная улица обещала угрозы не только сзади, но со всех сторон. Зато впереди было обещание воли. Добежать до леса, спрятаться, затеряться между темными деревьями и убегать, убегать... Судьба тех, кто безоружным поставлен против вооруженных врагов. Убежать, чтобы вернуться... Времени оставалось в обрез, война могла закончиться в любой день, час, гарантий на возвращение не имел сегодня уже никто, но те, позади, все же боятся возвращений, поэтому непременно станут преследовать.
Колодки гремели по скользкому камню так, что их услышали бы и мертвые. Странно, что беглецы смогли преодолеть чуть ли не половину длинной улицы - и их никто еще не остановил. Ведь их слышали в домах по обе стороны улицы. Потом услышали и постовые. Услышал фельдфебель с серебряным черепом на высокой тулье фуражки, услышал и Паралитик, грохот колодок отозвался в ушах эсэсовцев потому, что штурмовики внезапно исчезли, вдогонку им полетели сигналы отбоя воздушной тревоги и на мгновение воцарилась тишина. Станция позади ожила, то, что уцелело, торопливо спасалось, убегало, как и эти трое, с той разницей, что там все действовали по законам орднунга, а эти нагло пытались взломать то, что не дано сломать.
Позади послышались свистки сцепщиков вагонов, сопение локомотива, прибойные волны грохота порожняка, лязг буферов. Обычно эти звуки приносят надежду перемен, но не теперь и не для тех, кто, едва не падая от усталости на холодные камни, бежал по улочке, наполняя ее громыханием своих деревянных колодок, хриплым дыханием.
Тревога была такой короткой, что никто, кажется, не успел укрыться от налета, да и не было куда прятаться, так как вторично люди не полезли бы в бомбоубежище, в котором чуть не нашли свою смерть.
Из пригородной улица постепенно превращалась в сельскую, тут были уже не серые, прижатые друг к другу стандартные домики, а целые усадьбы с высокими и просторными хозяйственными строениями, с таинственными закутками, обещавшими и отдых, и приют, и укрытие. Капитан рвался вперед, ощущал свободу, мог дотронуться до нее рукой, Малыш не отставал от него, но силы Профессора были уже настолько исчерпаны, что он бежать не мог. Среди них он был самым опытным по части побегов, уже пытался это делать много раз и, точно определив появление погони, молча свернул к ближайшему дому, ведя за собой товарищей. Они заскочили в крестьянский двор, бросились к высоким сараям, если бы могли, проникли бы туда неслышно, проскользнули бы тенями, но проклятые колодки загремели во дворе еще громче, и тут навстречу беглецам вышла невысокая тонкая женщина, пошла прямо на них. Они узнали ее еще издали, а ей пришлось подойти почти вплотную, чтобы узнать их.
– Ты?
– спросила она Капитана, и тот невольно остановился.
Это была Криста.
– Пойдем со мной, - сказала она.
Обратилась только к Капитану, Профессора и Малыша будто и не заметила, не было ей до них никакого дела, да они оба и не ждали от нее внимания, не останавливаясь, побежали дальше.
– Спрячемся в сене, - предложил на бегу Малыш.
– Может, принесешь что-нибудь поесть?
– обернулся к Капитану Профессор.
– Ведет, так иди.
Криста повела Капитана в тепло и, наверное же, в сытость, о которой они и не мечтали, а Профессор с Малышом быстро нашли сарай с сеном, взобрались наверх по высокой лестнице, зарылись в сухое и пахучее сено подальше друг от друга, замерли, слушая улицу.
Слушали недолго. Узнали голоса Паралитика и Боксера. Один - отрывистый, визгливый, тараторящий, другой - хриплый и сдержанный. Кричали что-то неразборчиво, привлекали к себе внимание, поднимали переполох, будоражили население, наверное, путались в длинных полах своих плащей и спотыкались, проклинали, грязно ругались. Уже подбегали, были совсем рядом. Может, пробегут дальше, может, никто ничего не видел, не знает, не подскажет, может, повезет, может?..
Но тут навстречу эсэсовцам прозвучал голос Кристы - спокойный, послушный, испуганный.
– Они здесь!
– крикнула она.
– Я задержала одного. Возьмите их.
Невозможно было поверить, но тот голос действительно принадлежал Кристе. Слова не могли ей принадлежать, но голос не оставлял сомнений.
– Один там, на кухне, а еще два где-то спрятались. Найдите их и возьмите всех.
Паралитик и Боксер уже вбегали во двор. Уже выволакивали из дома Капитана. Профессор и Малыш, хоть и не видели всего, но догадывались. Криста вела эсэсовцев к сараям.
– Они не могли далеко убежать. Должны ждать этого.
Холодный, страшный своим равнодушием голос. Неужели это та самая женщина, что сегодня утром валилась на Капитана, хватала его в объятия... Как это объяснить?
Эсэсовцы били Капитана так, что Профессор и Малыш слышали звуки ударов.
– Где твои товарищи?
– Не знаю!
– Где они?
– Не знаю.
– Он знает!
– кричала уже таким голосом, как утром, Криста.
– Он должен знать!
Снова удары.
– Где?
– Не-не...
– Где?
Вдруг что-то женское вновь пробудилось в ее душе.
– А можно не бить его?
– спросила она несмело.
– Заткни пасть, курва!
– рявкнул на нее Паралитик. Награда за предательство и рьяность.
Но женщина уже не могла остановиться в своем покорном предательстве.
– Посмотрите в сене, - посоветовала она холодно.
– Ищите хорошенько.
Может, хотела спасти Капитана от побоев? И за то спасибо. Сначала выдать, потом пожалеть. Милосердие после предательства.
Паралитик, бранясь, полез по лестнице туда, где лежали Профессор и Малыш. Тяжело шуршал сеном, сопел, топтался, шелестел, пырял во все стороны вилами, пробежал в один угол, потом в другой. Малыш почувствовал, как холодный стальной зубок пронзил ему ладонь, ждал, что вилы ударят еще раз, теперь уже в спину или в шею, но Паралитик выругался напоследок, бросил вилы на сено и побежал к лестнице.