Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.
Шрифт:
Все всколыхнулось в едином ритме, в голове раскатисто-тугой ритм барабана, оркестр ещё молчит. Первыми на расстрельную дистанцию выходят «юные барабанщики». Все, остался один линейный, сейчас начнётся… Барабаны кибальчишей смолкли, взвыл в оргазме оркестр, взмах белых перчаток и палочек… Микрофон на трибуне засопел. Коробка вышла к трибуне.
– Это что? Пионерский слёт? Шаг! Шаг! Шаг где? Равнение! Держать равнение! Пионерки с дудками ходят лучше! Уй-ё-оо! Идите, идите с глаз моих долой! А это что? Что это? Что это за балетная группа мужиков с ружьями? Рота почётного караула?! Вам в Оперном театре плясать, а не в парадном расчёте ходить! Свора эпилептиков! Будь моя воля, я бы вас не вторыми поставил, а последними, пусть вас танкисты задавят на хрен! На второй круг! Училище, вашу мать, две коробки позора! Это
Парадный расчёт понуро занял исходные, но тут опомнился сводный оркестр. Дирижёр колобком скатился со своей «подставки» и взмахнул «канделябром». Оркестр всхрюкнул и начал движение. Инициатива породила панику на трибуне.
«Оркестр, отставить, бля!» – взвыл командующий, но «стальной поток» из духовых инструментов и прилагающихся к ним сверхсрочников был настолько увлечён собственным исполнением «10-ого десантного батальона», что готов был пройти как в том марше «От Курска и Орла…». «Стой!» – заорала трибуна, и тут оркестр «сдулся».
– На исходный, бля! И стоять там, пока я команды не дам! Я вас…
Тут не выдержала машина военной пропаганды, микрофон взвыл, тут же взвизгнули динамики на «шестьдесят шестом» и над аэродромом нависла звенящая турбинами очередной взлетающей «Тушки» тишина.
Паника – это не то слово, которое способно передать ту ситуацию, которая возникла на трибуне и в службе техобеспечения. Казалось, что это наш последний парад и до «передовой» уже никто не доберётся; командующий «положит» тут всех. Командиры коробок застыли в немом молчании, хотя после всего услышанного душа просила песни, и за словом они не лезли, во всяком случае, раньше. Но тут… Вдруг как чёртик из табакерки из-за трибуны выскочил УАЗик, на него с матюгами и начальником парадного расчёта залез командующий, и всё это двинулось вдоль строя. То, о чем командующий говорил с другими коробками, покрыто тайной и рёвом самолётов, но то, что было сказано нам, я, пожалуй, не утаю.
– Ну! И что это было? Вы по кустам шаритесь или на параде идёте? В шеренгах равнение есть, а в колоннах нет! Где диагональное равнение? Где? Пятый в седьмой, почему у тебя автомат на полхера ниже остальных? Что это за шаг? Вы празднуете годовщину Великого Октября или меня хороните? Я вас спрашиваю! Так вот, и тут и на моих похоронах при строевом шаге нога поднимается по заднему срезу погона впереди идущего товарища! К последнему линейному до трибуны вы уже будете её поднимать только до ремня. И равнение, равнение, бля!
Следующим под раздачу попали вэвэшники, их коробка была на удивление разношёрстной по росту, что и явилось причиной разноса с последующей переквалификацией нашей коробки в замыкающую. Пять минут позора, и УАЗик пошелестел в сторону трибуны; спустя минуту матюгальники всхлипнули и выдали в эфир традиционное: «Раз-раз! Проверка связи!» Командующий ругнулся в микрофон и выдал: «Командирам коробок провести разбор! На все пять минут». Командирский мат заглушил рёв турбин очередной садящейся «Тушки». Пять минут и… тишина. Парад и аэропорт, включая самолёты, замерли.
Дед достал белоснежный платок, снял фуражку, вытер лоб и склонился над микрофоном.
– Пара-а-а-ад! Равняйсь! Ссырна! К торжественному маршу, (знамёнка, бам-бам-бам), на одного линейного дистанции, побатальонно…, первый батальон прямо…, остальные на-аа-апра-аа-во! (Бум!) Ша-а-агом… Арш!
Барабаны и нервный визг флейт, выход на первого линейного, рёв «И-и-и-р-а-з», пауза, взмах палочек и белых перчаток, оркестр, вскинувшийся маршем на взмах «канделябра» дирижёра-полковника, натянутые струной шеренги коробок, грудь, разрываемая
Седьмое ноября, проливной дождь, горбатая брусчатка площади, коробки заливали трибуны залпами брызг из-под сапог, туман двоил звуки оркестра, душа пела и рвалась наверх от того, что каждая клеточка понимала, что ты и есть частица той самой «несокрушимой и легендарной, в боях познавшей радость побед», что вместе мы – сила, и нет никакой другой силы, которая могла бы хоть что-то противопоставить нам. Мы – армия своей страны, и страна нам верит! А по окончании парада, на общем построении старый генерал-лейтенант сказал: «Вы – лучший парадный расчёт, который был у меня в жизни!»
Ветринский Ю. А. Рацпредложение
(из цикла «Мудрость вождей»)
Как всякий уважающий себя лейтенант, я начал свою офицерскую службу на дальних форпостах Родины, в Заполярье, в частях отдельного командно-измерительного комплекса, управлявших орбитальной группировкой космических аппаратов Министерства обороны СССР. Назначен я был на должность инженера астрономо-геодезического пункта (сокращённо АГП) и со всей ответственностью приступил к выполнению возложенных на меня задач. А уж задач возложили на нас, лейтенантов, по традиции – будь здоров! Во-первых…, во-вторых…, в сотых… и петь в самодеятельном хоре. Старшие товарищи помогали, как могли, но ряд бодяжных обязанностей полностью ложился на новичка, и это не обсуждалось. К таковым относились выезды в полевой район, рационализаторская работа, написание статей в настенную прессу отдела и участие в художественной самодеятельности при клубе. Так что не прошло и месяца с момента моего прибытия в часть, как я уже был рацоргом АГП, ответственным за рубрику «Будни АГП» в отдельской стенгазете «Орбита», пел вторым голосом в офицерском хоре и состоял в отряде восстановления боевой готовности, выезжавшем по тревоге в полевой район.
Нельзя сказать, что обилие дополнительных служебных обязанностей меня как-то очень уж сильно угнетало, а рационализаторская работа так вообще скоро стала моим любимым занятием. Ещё бы: за каждое внедрённое рационализаторское предложение в бухгалтерии части исправно выплачивалось 10 рублей, сумма по тем временам немаленькая и, главное, совершенно не поддающаяся никакому контролю со стороны любопытных жён, возжелавших узнать реальные доходы мужа. Что же касается самих предложений, то трудным оказалось измыслить лишь первые два, а затем мой мозг как-то перестроился и в дальнейшем каждый встречный предмет казался мне неиссякаемым источником для всяких усовершенствований, ну а если вдруг вставала реальная потребность решить какую-то задачу технического характера, так это был настоящий праздник души.
В то утро, когда я маялся на разводе дежурных смен, мои мысли занимала именно такая ситуация. Дело в том, что на днях мы получили автоматическую метеостанцию, и при попытке её установить в центральном техническом здании АГП столкнулись с неожиданной проблемой. Необходимо было пробросить тонкий сигнальный кабель по кабельному колодцу протяжённостью метров двадцать от места ввода до аппаратного зала. И всё бы ничего, да вот только строители в своё время, не мудрствуя лукаво, упаковали все кабельное хозяйство технического здания в узкую трубу, проложили эту трубу вдоль центрального коридора от ввода до аппаратной, а сверху всё залили бетоном и покрыли весёлым линолеумом в клеточку. Одного взгляда в тёмные недра трубы, забитой перекрученными силовыми и высокочастотными кабелями, щедро приправленными многолетней паутиной, хватило, чтобы осознать – пропихнуть туда двадцать метров мягкого провода нереально. Не говоря о том, что в конце коридора чёртова труба изгибалась на 90 градусов и уходила в аппаратную. Вскрывать пол тоже никто не хотел, поэтому работа встала.