Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.
Шрифт:
Вертолёт вздрогнул, дым ворвался в кабину вместе с шипением – нурсы ушли в сторону солнца. Ведущий отвалил влево, давая ведомому отработать по слепящей цели. «Кажется, поторопился», – сказал командир.
– Воздух, я – Земля! Чуть выше положили! Ещё разок, ребята! Сбросьте этих уродов, а мы уж добьём!
– 945-й, расходимся! – сказал командир ведомому. – Я – влево, ты – вправо. Это солнце нас погубит. Подъем на четыреста, заход под сорок пять, работа по команде.
– Понял вас…
Вертолёты разошлись в разные стороны, одновременно развернулись и взяли гору в клещи. Забравшись повыше, наклонив носы, они устремились к горе,
– А-атлично! – сказал командир. И, обращаясь к ведомому: – 945-й, полной серией работаем. Приготовился… Огонь!
Оба вертолёта сработали почти одновременно. Связки дымных струй с двух сторон воткнулись в скалу – и две цепочки черных лохматых бутонов косым крестом перечеркнули террасу.
Ветер тут же сдёрнул дымы, и стало видно: террасы больше нет – её сравняло со склоном. Большие обломки и мелкие камни ещё летели вниз, – ударяясь о выступы и подскакивая, они падали прямо возле танка и БТРов.
На восток уносило бледнеющую гряду сизых тучек.
Вертолёты вошли в правый разворот, ведомый догнал ведущего, пара построилась и пошла по кругу.
– Ну, спасибо, мужики! – сказала земля. – Это класс! Это высший класс! Спасибо вам!
Командир осведомился, нет ли внизу раненых, убитых, не нужно ли кого забрать. Но все были целы, и пара, качнув на прощанье фермами с почти пустыми блоками (оставили немного нурсов на обратную дорогу), пошла на Геришк.
– Кандагарцы нам бутылку должны, – сказал командир, – в их зоне работали. А вообще, хорошо сегодня отдохнули. Сначала искупались, потом рыбку поглушили…
Он посмотрел на часы и удивился:
– Представляете – купались-то мы всего пятнадцать минут назад! То-то, я думаю, комбез ещё мокрый!.. Или это я так вспотел? Аж в сандалетах хлюпает!
Через минуту:
– А почему они из ПЗРК не пальнули? Сейчас бы мы уже догорали… Не было, наверное…
Закурил, и, повернувшись к майору, сидевшему чуть сзади, на месте борттехника, спросил:
– Ну, как, майор, понравилось?
– Нет слов! – сказал майор, и, подумав, добавил: – Мама, я лётчика люблю!
Бронебочка
Чагчаранские рейсы продолжали беспокоить своей опасностью. Невозможность адекватных ответов высокогорным корсарам из-за нехватки топлива бесила вертолётчиков. Однажды пара забрала из Чагчарана раненых. Взлетели, взобрались на вершину хребта, пошли на Шинданд. Борттехник Ф. помогал доктору ставить капельницы – затягивал жгуты, держал руки бойцов, пытаясь компенсировать вибрацию, из-за которой доктор никак не мог попасть иглой в вену – на этой высоте трясло так, будто мчались на телеге. Вскоре началась сказываться разрежённость воздуха – два бойца, раненных в грудь, синели и задыхались, выдувая розовые пузыри. На борту кислорода не было –
Делать было нечего – раненые могли не дотянуть до госпиталя, – и командир повёл пару вниз. А там, в речных долинах, их уже ждали воины джихада. Отплёвываясь жидким огнём, кое-как ушли. Чтобы не рисковать, снова оседлали хребет Сафед Кох, и снова раненые начали хватать пустой воздух окровавленными ртами. Опять скатились с вершин, петляли по распадкам, и опять напоролись – были обстреляны из «Буров» [77] мирно жнущими дехканами.
Раненых они все же довезли живыми, но этот рейс окончательно разозлил борттехника Ф. На следующий рейс в горы он приготовился – поставил на борт две обыкновенные бочки, залил их керосином, то же самое сделал и борттехник ведомого 27-го лейтенант М. Зарядили побольше пулемётных лент, забили по шесть ракетных блоков.
77
Бур (жарг) – английская винтовка Ли-Энфилда, 1904 г., обладает точным и мощным боем.
В Чагчаране содержимое бочек перелили в баки, чем добавили себе почти час полёта. Обратно летели, не торопясь, рыскали по долинам, заглядывая за каждое деревце, дразня чабанов и огородников мнимой беззащитностью. И враги клюнули.
– По нам работают, – вдруг доложил ведомый. – Кажется, в попу засадили. Но вроде летим пока…
Командир тут же увёл пару по руслу речки влево, за горушку. Обычно вертолёты уходили, не оглядываясь, только экипажи бессильно скрипели зубами. Духи, зная о топливных проблемах, все время стреляли в хвост. Но на этот раз все было иначе.
– Ну, держитесь, шакалы! – сказал командир и повёл машину в набор, огибая горушку.
Пара выпала из-за хребта прямо на головы не ожидавших такой подлости духов. Грузовик с ДШК [78] в кузове стоял на берегу; трое бородатых, развалившись на травке, смеялись над трусливыми шурави.
– На границе тучи ходят хмуро, – тихо, словно боясь спугнуть, пробормотал командир, переползая вершину.
Духи, увидев падающих с неба пятнистых драконов, подпрыгнули – один бросился к кабине, двое полезли в кузов. Борттехник Ф. припечатал пальцами гашетки – что там останется после командирских нурсов! – очередь сорвала открытую дверцу машины, порубила кабину, трассеры змеями закрутились по кузову…
78
ДШК – крупнокалиберный пулемёт.
– И летели наземь самураи, – заорал командир, давя на гашетку, – под напором стали и огня!
После залпа нурсов грузовик выпал обратно на землю в виде металлических и резиновых осадков. Они горели в отдалении друг от друга. Особенно чадило колесо, лежащее у самой воды.
– Даже если кто жив остался, – сказал командир, – добивать не будем. На всю оставшуюся жизнь перебздел. Отныне он – обыкновенный засранец…
Остаток пути экипаж пел «На границе тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят». И с особенным напором, со слезами гордости на глазах, заканчивали: