Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По
Шрифт:
Затем мы обратили внимание на сцену, где доктор Марстон возобновил свое представление. Он начал с непринужденного рассказа, продлившегося минут тридцать, об истории стоматологии – предмете, который, на первый взгляд, вполне мог показаться скучным и утомительным. Однако доктор Марстон довел до совершенства лекторское искусство, которое, как гласит мудрая пословица, должно не только наставлять, но и доставлять удовольствие.
Он был настолько опытен в умении говорить на людях и настолько сведущ в загадочном и часто инородном по происхождению языке своей профессии, что интерес публики не ослабевал ни на минуту. И действительно, на протяжении всей его речи в толпе
Особый интерес его выступлению придавали многочисленные стоматологические артефакты, которые он собирал долгие годы. Именно эти завораживающие предметы я и заметил на столе. Не прерывая рассказа, доктор Марстон периодически высоко поднимал один из них и пояснял его значение. Среди этих предметов была ископаемая веточка, которой обитатель доисторических пещер пользовался как зубной щеткой, устрашающего вида щипцы из тех, какими пользовались средневековые цирюльники для удаления зубов, несколько зубов китайской куртизанки, почерневших от постоянного жевания бетеля в соответствии со своеобразным идеалом женской красоты, присущим этой культуре, а также мост работы Поля Ревера.
Эту часть своего представления он закончил, представив на всеобщее обозрение гротескное племенное ожерелье, доставленное мной мистеру Кимболлу непосредственно перед шоу. Поведав аудитории, что это сокровище досталось ему только сегодня утром, Марстон описал его как церемониальное украшение королевы каннибалов Анаму-му с расположенного в южной части Тихого океана острова Нукухева и объяснил, что оно служило талисманом, предохранявшим его обладательницу от злых козней вражеских заклинателей.
К этому моменту на столе оставался всего один предмет, о котором доктор Марстон не упомянул ни словом. Это был огромный, раздувшийся портфель, напоминавший кузнечные мехи. И вот, подняв его обеими руками и покачивая как младенца, доктор подошел к краю сцены и заявил:
– Леди и джентльмены, история стоматологии учит нас, что только один факт недвусмысленно доказывает, как далеко мы ушли от варварских обычаев прошлого. Только подумайте о семимильных шагах, какими продвигалась наука со дней, когда люди пытались вылечить зубную боль, плюясь в лягушек или натирая десны мазью из конского спинного мозга и паутины. Мы должны быть благодарны, что родились под счастливой звездой, в золотой век стоматологии, век изобретений, которые нашим предкам и не снились. Откидывающиеся кресла! Пломбы из амальгамы! Механические боры, приводимые в движение нажатием педали!
Однако из всех благословенных даров современной науки величайший находится здесь, в этом портфеле. В науке он называется закисью азота. Его нельзя ни увидеть, ни потрогать. Но его способность заставлять человеческую душу воспарять в чертоги райского наслаждения поистине чудодейственна.
Первым, еще в далеком тысяча семьсот семьдесят третьем году, его открыл великий Джозеф Пристли. Еще через четверть века другой прославленный химик, сэр Хамфри Дейви, полностью использовал его свойства. На протяжении четырнадцати месяцев сэр Хамфри вдыхал его до двенадцати кварт каждую неделю. И все ему было мало. У него появилось чувство, будто он парит вместе с ангелами в поднебесье. Никакими
Но только наш соотечественник, доктор Горацио Уэллс из Коннектикута, полностью раскрыл потенциал этого газа как великого блага, дарованного человечеству. В ослепительной вспышке гениального прозрения он увидел, что газ можно использовать для облегчения страшных болей при стоматологических операциях. Просто дайте пациенту дозу этого газа перед удалением, и он не почувствует никакой боли, а если и почувствует, то будет слишком счастлив, чтобы обратить на нее внимание!
А теперь, леди и джентльмены, я готов предоставить возможность нескольким счастливчикам из зала самим испытать чудесное действие этого газа. Можете не сомневаться, это абсолютно безопасно. Дыша им, вы не причините своему организму никакого вреда. Конечно, я не могу гарантировать, что ваше достоинство не претерпит ни малейшего ущерба. Известно, что люди ведут себя весьма по-разному под его воздействием. Зато, – закончил он, энергично подмигивая, с лукавой, заговорщицкой улыбкой, – все остальные повеселятся!
Пока публика одобрительно пофыркивала, Марстон попросил выйти желающего. Мгновенно поднялось несколько рук. Зорким глазом окинув толпу, Марстон выбрал молодого джентльмена, который мгновенно вскочил с места, широкими шагами прошелся перед залом и запрыгнул на сцену. После того как он назвался Робертом Джиллреем, Марстон попросил его сесть в кресло. Затем он подошел и встал прямо над молодым человеком, зажав портфель под мышкой. После чего юному Джиллрею было велено взять длинный шланг с наконечником и приложить его ко рту. Как только он это сделал, Марстон свободной рукой моментально зажал молодому человеку нос, одновременно сжав раздувшиеся мехи локтем.
Последовавшее за тем зрелище оказалось увеселительным, как и предполагал Марстон. Вдохнув газ, молодой человек через несколько секунд сорвал с себя пиджак и ничком бросился на сцену, изо всей мочи колошматя по дощатым подмосткам и корчась от такого безумного смеха, что весь зал, включая нас с Сестричкой, настроился на самый веселый лад. Еще трое желающих, все мужчины, проследовали за Джиллреем на сцену. Каждый реагировал на газ по-своему, но одинаково буйно: первый встал на четвереньки и стал взбрыкивать и кричать как осел, второй выделывал пируэты, как прима-балерина, третий же то забирался на кресло, то соскакивал с него, беспрестанно почесывая себя под мышками и производя резкие, гортанные звуки, точь-в-точь как орангутанг с острова Борнео.
– Что ж, друзья мои, – сказал Марстон после того, как последнего молодого человека, все еще почесывающегося и порыкивающего, увел со сцены его приятель, – судя по всему, газа у меня осталось только на одного человека.
– Дайте мне! Мне! – раздался крик из переднего ряда. Посмотрев налево, я увидел, что восклицание исходит от молодой женщины, Эльзи, которая, как я понял из предыдущих замечаний, служила у дядюшки четырех молодых подружек. Приподнявшись в своем кресле, она энергично размахивала рукой.
– Господи, Эльзи! – воскликнула старшая из сестер. – Ради всего святого, что ты делаешь?
– Хочу порезвиться! – ответила та. – Мне так редко приходится выбираться в свет, что я хочу позабавиться от души!
Молодой женщине удалось привлечь внимание доктора Марстона, и он пригласил ее на сцену. Пока она пробиралась между рядов, Лиззи повернулась к своей младшей сестре Мэй и сказала отчасти испуганно, отчасти с каким-то благоговейным трепетом:
– Я бы скорей умерла, чем поднялась на эту сцену!