Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По
Шрифт:
– Чем глубже, тем лучше, – несколько загадочно ответил Торо. – Глубоко сожалеть означает начать жить сызнова. В конечном счете и вообще говоря, каждый бьет лишь туда, куда целится.
– Но что вы здесь делаете, Генри? – спросил доктор Фаррагут.
– Вчера, бродя в окрестностях Уолденского пруда, я собрал целую охапку посконника и думал сегодня занести ее вам.
– Генри часто собирает для меня растения, блуждая по лесу, – пояснил доктор Фаррагут.
Просто замечательно с вашей стороны, мистер Торо, что вы проделали такой путь под эдаким ливнем, только чтобы принести доктору Фаррагуту его травы, хотя могли бы оставаться
– Прогулка рано поутру – это благодать, которая осеняет весь день, – ответил Торо. – Кроме того, капли дождя умиротворяют и укрепляют меня. Каждая капелька – залог жизни. Болезнь и дождь несовместны.
Вспомнив о своем друге детства Томасе Кэдуолледере, который, попав под сильный ливень, умер от пневмонии в нежном возрасте, когда ему только-только исполнилось четырнадцать, я уставился на молодого человека в немом изумлении. Не будь я знаком с псевдомистическими провозвестиями, регулярно выходившими из-под пера собратьев Торо по трансцендентализму, я бы приписал это и прочие его туманные и путаные заявления последствиям сильного удара по черепу.
И действительно, похоже, что удар мой привел его в несколько потрясенное состояние, так как он только теперь заметил, что доктору Фаррагуту нанесли куда более серьезную рану, чем ему самому.
– Но что с тобой, Эразм? – спросил он называя доктора по имени. – Что, По тебе тоже саданул?
– Нет-нет, ничего подобного, – сказал доктор Фаррагут, посвятив Торо в подробности преступления, произошедшего в его доме.
– Кража? Ну и ну, – сказал он, когда доктор закончил свой рассказ. – Это как раз доказывает то, о чем я не устаю твердить. Если бы все люди жили так же просто, как я, кража и воровство стали бы чем-то неслыханным. Кровать, стол, пара стульев, посуда, несколько ножей, вилок, тарелок, ну да разве лампа, чтобы читать, когда стемнеет, – что еще нужно честному человеку?
Когда-то я держал на столе кусок известняка, который использовал как пресс-папье, но пришел в ужас, когда обнаружил, что с него надо каждую неделю сметать пыль, и с отвращением выбросил его в окошко.
– Да-да, Генри, – несколько нетерпеливо произнес доктор Фаррагут, – все мы знаем, что ты у нас – первый пример для подражания. Но сейчас не время философствовать. Больше всего нам сейчас нужна помощь, чтобы установить личность вора. Тебе наша округа знакома как никому. В последнее время ты не заметил здесь никого подозрительного?
– Это правда, я немало обретался в Конкорде и близко наблюдал жизнь его обитателей, – сказал Торо. – И все же не припоминаю, чтобы за последнее время видел что-либо особенное – все то же обычное, тихое отчаяние.
– Постойте! – вскричал я, пораженный неожиданной мыслью. – Есть человек чрезвычайно убогой, если не сказать противной наружности, который шлялся здесь еще совсем недавно. Помнишь, Луи, бродягу, который появился у задней двери вашего дома вчера утром и так потряс твою сестричку Мэй? Хотя я сознательно скрывал этот факт, боясь попусту встревожить тебя и твою семью, но тот же самый человек появился еще раз позднее в тот же день. Я столкнулся с ним на заднем дворе, когда ходил за дровами. – Затем я приступил к скрупулезному описанию примет нищего.
Теперь, после вашего рассказа, – произнес Торо, – я припоминаю, что видел похожего человека несколько дней назад. Я сидел на берегу Уолдена, швыряя камешки в воду
Тут произошло нечто настолько из ряда вон выходящее, что я даже не сразу сообразил, как на это отреагировать. Не закончив фразы, Торо закрыл глаза, голова его упала на грудь, и он стал посапывать! По-прежнему стоя на ногах, он, казалось, моментально уснул!
– Святый Боже! Что случилось? – вскричал я. – Не может ли это быть последствием удара, который я в некоторой запальчивости нанес мистеру Торо?
– Ничего подобного, – сказал доктор Фаррагут. – С Генри такое частенько бывает. Случается в самое неподходящее время. То он держится нормально, то вдруг – бац! – и спит как младенец. Я полагаю, это семейное. Его дядя задремывал, когда брился. Надо его только легонько встряхнуть – мигом очнется.
Я последовал наставлению доктора, после чего Торо широко раскрыл глаза, несколько раз быстро мигнул, затем смущенно посмотрел на меня.
– Похоже, мысли мои унеслись в какую-то даль, – сказал он. – Так о чем бишь я?
– Вы говорили о рыжебородом незнакомце, которого видели в лесу, – ответил я. – И сказали, что он шел в направлении чьей-то усадьбы.
– Ах да, – произнес Торо. и лицо его омрачилось.
Затем – с такой горечью в голосе, словно он перед тем жевал стебель полыни, – он заявил:
– Питер Ватти – сущий дьявол.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Не прошло и двадцати минут, как мы с Луи уже шагали в направлении фермы Питера Ватти по той самой извилистой лесной тропе, по которой, согласно свидетельству Генри Торо, шел несколько дней назад рыжебородый бродяга. К тому времени дождь прекратился, и на небе то тут, то там виднелись синие прогалы. Но, несмотря на это, в лесу было настолько сыро, что даже легчайший порыв ветерка обрушивал на нас целый водопад с низко свисающих ветвей.
Моя маленькая спутница весело призналась, что она – самая беззастенчивая болтушка. («Могу трещать хоть целый день, стоит только меня кому-нибудь подначить, – однажды заметила она. – Анна говорит, я просто не знаю, когда остановиться».) Теперь, когда мы направили стопы к месту жительства Ватти, она полностью подтвердила эту самохарактеристику, без устали рассказывая о человеке, которого мы собирались посетить. Ее рассказ во многом объяснил крайне кислое выражение, мелькнувшее на лице Торо при одном упоминании имени Ватти.
– Это ужасно трагическая и романтическая история, – начала Луи. – Случилась она уже довольно давно – лет шесть-семь назад. Конечно, я была тогда совсем маленькая, так что едва что-либо помню, но слухи и сплетни – они ведь долго ходят. Сейчас вам и в голову не придет, что такое возможно, – продолжала она, – но говорят, что тогда мистер Ватти был очень красивым и статным молодым человеком и таким же лихим, как герои романов мистера Скотта. Он был дико влюблен в девушку по имени Присцилла Робинсон – дочь бедного фермера, который жил дальше по дороге. Те, кто ее знал, говорят, что она была очень похожа на Анну, а такую хорошенькую девушку, как моя сестра, еще поискать, – уверена, вы согласны, мистер По.