Разговоры беженцев
Шрифт:
Циффель. Вы, наверно, не в отеле останавливались. Останавливаться нужно в отеле. Оттуда вы вольны идти куда пожелаете. В Швейцарии нет никаких заборов - их нет даже вокруг самых высоких гор, с которых открываются самые живописные виды. Говорят, нигде не чувствуешь себя таким свободным, как на горе.
Калле. Я слышал, что сами швейцарцы никогда по горам не лазают - одни только проводники, а проводники не могут свободно располагать собой: им приходится тащить на себе туристов.
Циффель. Наверно, проводники не так свободолюбивы, как остальные швейцарцы. Извечное свободолюбие Швейцарии объясняется ее неблагоприятным географическим положением. Со всех сторон ее окружают державы, которые всегда готовы кого-нибудь завоевать. Поэтому швейцарцам приходится постоянно быть начеку. При ином местоположении им бы не понадобилось никакого свободолюбия. Еще никто не слыхал о свободолюбии у эскимосов. Их географическое положение более благоприятно.
Калле.
Циффель. Хотите знать мое мнение? Держитесь подальше от страны, в которой силен свободолюбивый дух. При благоприятном географическом положении он не нужен.
Калле. Вы правы. Когда чересчур много говорят о свободе, это вызывает подозрение. Я заметил, что ходячие слова "у нас царит свобода" особенно любят повторять там, где жалуются на ущемление свободы. Вот тут-то и начинается: "У нас свобода убеждений. У нас вы можете иметь любые взгляды, какие только пожелаете". Что ж, это и в самом деле так, потому что это так для всех и всегда. Иметь свои взгляды можно, но высказывать их нельзя. Это предосудительно. Попробуйте высказаться в Швейцарии против фашизма, не просто сообщить, что вы его не любите (эти слова ровно ничего не стоят), и вас тотчас же одернут: "Подобные мысли надо держать при себе, а то придут немцы - и прощай наша свобода". Или признайтесь в Швейцарии, что вы за коммунизм. Вам немедленно ответят, что так говорить не следует, потому что при коммунизме не может быть свободы. Дело в том, что капиталисты при коммунизме лишены свободы действий. Их преследуют за то, что у них иные убеждения; и рабочие тоже больше не вольны наниматься к ним на работу. Как-то в гостинице один господин сказал мне; "Попробуйте-ка в России проявить инициативу и открыть фабрику! Даже дом купить и то не сможете". Я ему сказал: "А здесь я разве могу?" "Хоть сейчас, - сказал он, - выпишите чек - и пожалуйста!" Я очень пожалел, что у меня нет текущего счета в банке, а то я мог бы открыть фабрику.
Циффель. Считается, что как частное лицо вы пользуетесь кое-какими свободами и что вас не арестуют, если вы, сидя за столиком в пивной, выскажете взгляд, который не совпадает с дозволенным.
Калле. Здесь даже в пивной за столиком уже запрещено иметь собственное мнение. Немцы, а до них еще и другие сделали открытие, что и это уже опасно. Они даже залезали под столик, чтобы подслушивать. Вот что они сделали с мелкобуржуазным свободолюбием - они подрезали его под корень.
Циффель. Они делают что могут, но еще не добились всего, чего хотели. Они добились образцовых результатов в своих концентрационных лагерях, но Рим не сразу строился, люди все еще позволяют себе уйму разных свобод. Например, даже в Германии иногда можно свободно расхаживать по улицам и останавливаться перед витринами, хотя это и не поощряется ввиду бесцельности подобного занятия.
Калле. Да, цель им всегда нужна. Цель - это то, во что целятся.
Циффель. Напрасно говорят, будто они сознательно лгут насчет воспитательных задач концентрационных лагерей. Концентрационные лагеря образцовые учебно-воспитательные заведения. Они испытывают их действие на своих врагах, но предназначаются эти лагеря для всех. Конечно, их государство еще недостаточно окрепло и не всегда может поставить на своем. Тот факт, например, что рабочие все еще уходят после работы домой, - это же свидетельство немыслимых, изживших себя порядков. Новый порядок утвердился еще далеко не для всех. Не отрицаю, им уже охвачены все дети от шести лет и выше, а также юноши и молодые мужчины, которые после армии приходят в партию из молодежной организации этого какевотаммюгенд. Хорошо. Но как обстоит дело, например, со стариками? Почему они не охвачены какой-нибудь организацией какевотамм-старцев? Это весьма чувствительный пробел. Не исключено, что с этой стороны государству когда-нибудь станет угрожать опасность!
Калле. Я далеко не уверен, что даже для детей уже сделано все необходимое. Старшие вполне могут шпионить за родителями, а младшие собирать железный лом, но начинать следует, пожалуй, уже во чреве матери. Вот задача, стоящая перед наукой! Я считаю, что нет никакого вреда, если беременные женщины слушают военные марши и если у них над изголовьем висит портрет фюрера, - но это примитивно. Пора разработать для будущих матерей цикл специальных упражнений, которые могли бы воздействовать уже на эмбрион, министерство пропаганды должно всерьез заняться эмбрионами, нельзя терять ни минуты.
Циффель. Забота о детях имеет бесконечно важное значение. Дети - вот главное богатство нации. Лицо Третьего рейха предопределит лицо будущих поколений, значит, его должны украшать усики а ла Какевотамм; однако воспитание следует начинать уже в утробе матери. Ведь не ново, что медицина рекомендует будущей матери побольше движения. Например, очень полезно стоять, запрокинув голову, и смотреть на бомбардировщики противника.
Калле. Пожалуй, важнее всего - это чтобы подростки, да и молодежь постарше не допускались в такие места, которые могут оказать на них пагубное влияние и ослабить их доверие к государству. Прежде всего их надо держать подальше от трудовой жизни. Что проку с такой неумолимой суровостью, и с таким упорством воспитывать в молодом человеке слепую веру в фюрера и в свое великое будущее, если потом он вступает в трудовую жизнь, где из него выжимают все соки, так что он озлобляется и начинает сомневаться. Нет, трудовую жизнь надо отменить.
Циффель. Совершенно верно, это сыграло бы весьма положительную роль.
Калле. Пока мы не покончили с трудовой жизнью, всегда может появиться свободолюбие. И вот почему: уж больно эта жизнь тяжела.
Циффель. Для большинства.
Калле. Возьмите американцев, этот великий народ. Сначала им пришлось защищаться от непокорных индейцев с их нелепыми притязаниями, а теперь им сели на шею миллионеры. На них постоянно совершают набеги продовольственные короли, их держат в осаде нефтяные тресты, железнодорожные магнаты облагают их данью. Враг хитер и жесток, он захватывает женщин и детей и угоняет их в подземелья - в угольные шахты - или держит взаперти на автомобильных заводах. Газеты заманивают их в ловушку, а банки среди бела дня подкарауливают на большой дороге. Живя под постоянной угрозой увольнения, они все-таки, даже когда их уже выбросили вон, с яростью дикарей дерутся за свою свободу, за право каждого поступать так, как он пожелает, и миллионеры от всей души этому рады.
Циффель (с подъемом). Вот именно: они, как дикие звери, всегда должны быть на высоте, иначе им несдобровать. Они, может быть, и не прочь иной раз опустить голову, мрачно уставиться в одну точку и хоть немножко насладиться своим разочарованием в жизни, да не тут-то было, за это можно сразу поплатиться головой. Это мне известно из достоверных источников. У меня там дядюшка, он к нам приезжал, когда я был еще мальчиком, я его никогда не забуду. Он, бедняга, был с утра до вечера полон оптимизма, на лице его постоянно играла самоуверенная улыбка, открывая для всеобщего обозрения золотые коронки, а моего отца, страдавшего ревматизмом, он то и дело одобряюще хлопал по плечу и по спине, так что старик каждый раз вздрагивал от боли. Он привез с собой автомобиль, тогда это еще была диковинка; как-то раз мы надумали подняться на Кобель, и по дороге дядюшка, не умолкая, твердил, что вот раньше приходилось пешком лазить в горы. Автомобиль застрял на горной тропе, так что нам пришлось добираться пешком, свои последние остатки дыхания дядя тратил на разглагольствования о том, что когда-нибудь автомобили будут еще лучше, чем теперь.
Калле. Как раз американцы особенно любят поговорить насчет свободы. Я уже сказал: это подозрительно. Обычно человек начинает говорить о свободе, когда что-нибудь неладно. Так, например, бывает, когда жмут ботинки. Человек, который носит удобную обувь едва ли будет твердить о том, какие легкие у него ботинки, что они ему впору и совсем не жмут и что мозолей у него нет и не будет. Наслушавшись про их свободу, я очень полюбил Америку, мне захотелось стать американцем или хотя бы поехать туда, подышать воздухом свободы. Но меня стали посылать от Понтия к Пилату. У Понтия не было времени, а Пилат был занят. Консул потребовал, чтобы я четыре раза прополз на четвереньках вокруг квартала и после этого представил справку от врача, что не натер мозолей. Потом я должен был подтвердить под присягой, что не имею убеждений. Я посмотрел на него невинными глазами и поклялся, но он раскусил меня - он потребовал доказательств, что у меня их никогда и не было, а уж этого я доказать не мог. Так я и не попал в страну свободы. Я не уверен, что моя любовь к свободе их бы удовлетворила.
Вскоре Циффель и Калле попрощались и разошлись - каждый в свою сторону.
10
Перевод А. Матвеева и П. Глазовой.
Франция, или патриотизм. Что значит "пускать корни"
Циффель с грустью признался Калле, что он не видит возможности продолжать свои мемуары, потому что у него недостаточно жизненного опыта.
Калле. Есть же у вас хоть какой-то жизненный опыт. Пусть в вашей жизни не было больших событий, зато были малые. Вот их и опишите!
Циффель. Вы придерживаетесь известной теории, будто бы у каждого есть своя жизнь, только это явная передержка, так как лишь с точки зрения отвлеченной логики можно одинаково назвать человеческой жизнью полноценные семьдесят лет и какие-нибудь, скажем, три года. Я слыхал распространенное мнение, что булыжник на берегу ручья способен доставить человеку столько же радости, что и Маттерхорн. Дескать, и то и другое одинаково позволяет нам восторгаться всемогуществом творца, но я предпочитаю восторгаться, глядя на Маттерхорн, - впрочем, это дело вкуса. Конечно, обо всем можно говорить интересно, но не все заслуживает интереса. Во всяком случае, как это ни печально, но я на своих мемуарах поставил крест.