Разговоры с зеркалом и Зазеркальем

Савкина Ирина Леонардовна

Но в конце концов Наталья Александровна решается на объяснение с мужем. Реакция Герцена неоднозначна: он собирался (по свидетельству Тучковой) убить жену, убить Гервега, разъехаться, оставив им деньги и поделив детей. Возникали мысли и о самоубийстве, и о дуэли. Но в результате был выбран самый «нелитературный» и реалистический вариант: Герцен потребовал от семейства Гервег уехать. Наступило определенное затишье, но переписка Натальи Александровны с Гервегом все же продолжалась и в это время, хотя их отношения становились все более напряженными, а письма обоих в это время полны упреков и обвинений (особенно со стороны Гервега).

В начале июня Герцен, чтобы несколько отвлечься от мучительных переживаний, один уехал в Париж, а оттуда в Швейцарию. В Женеве он встретил Сазонова, из разговора с которым узнал, что вся их семейная история стала европейской сплетней, а Гервег распространяет слухи о том, что Наталья Александровна обещала ему, как только Герцен успокоится, оставить последнего ради Гервега.

Герцен пишет ей

отчаянное письмо, она отвечает ему несколькими посланиями, которые он получает, вероятно, одновременно с приездом жены в Турин. Там и состоялась та их встреча, которую Герцен в «Былом и думах» назовет «вторым венчанием». Но этим история не кончается, так как и Гервег, и Эмма продолжают забрасывать Герценов письмами. Гервег постоянно грозит покончить с собой, вынуждая Наталью Александровну писать ему письма, объясняться. Выясняется, что она снова беременна.

В августе 1851 года Герцены снимают дачу в местечке Сент-Элен недалеко от Ниццы и проводят там зиму. Жизнь как будто постепенно налаживается, Но в середине ноября 1851 года происходит страшное событие: в кораблекрушении гибнут мать Герцена и девятилетний сын Коля. После этого потрясения Наталья Александровна практически уже не оправилась.

Но и в эти последние месяцы жизни ее переписка с Гервегом не прекращается, хотя в письмах все больше разочарования и упреков ему. Обсуждается вопрос о дуэли (в это обсуждение втянута «общественность»), Н. А. Герцен отправляет, так сказать, «открытое письмо» к Гервегу, которое просит публично зачитать адресату. Но совсем незадолго до смерти, 26 апреля 1852 года Н. А. пишет последнюю любовную записку Гервегу (оставшуюся, вероятно, неизвестной Герцену).

30 апреля 1852 года тяжело больная Наталья Александровна разрешилась сыном Владимиром (он прожил лишь несколько дней), а 2 мая умерла от плеврита и похоронена в одном гробу с новорожденным сыном.

Чем же для нее были ее отношения с Гервегом? Как она мотивировала свою «двойную жизнь»: ведь два года она скрывала от мужа свою любовь (именно этого обмана, а не ее увлечения никак не мог понять и простить Герцен)? Какой она видела себя в этой истории и как представляла себе выход из создавшейся ситуации?

По письмам Н. А. Герцен к Гервегу можно видеть, что ее любовь была не романтическим увлечением мечтательницы, а сильной непреодолимой страстью, которой она, вероятно, сначала сопротивлялась, но потом разрешила себе последовать за своими желаниями. Этому способствовала та философия жизни и модель женственности, к которой Наталья Александровна в это время приходит и которую так ясно излагает в письмах к Астраковой и Тучковой: идее права на выбор, права наслаждаться жизнью, не связывая себя разумом, права на чувственность.

Конечно, свою роль сыграли и романы Жорж Санд с их апологией свободной страсти и увлечения. Нельзя говорить о падении, если сохранена чистота души и помыслов и искренность чувства, — эта мысль чрезвычайно важна для Натальи Александровны.

В письмах к Гервегу безудержная эротическая страсть выражается в романтических формулах. Табу на прямое выражение эротических чувств преодолевается введением тайнописи — особых знаков.

29 августа — 4 сентября, когда и Гервег и Герцен отправляются на высокогорную экскурсию (описанную в «Былом и думах»), Наталья Александровна пишет свою исповедь, своего рода дневник-письмо в записной книжке Гервега, подаренной Эммой Георгу, — прямо среди его стихотворных и прозаических заметок.

Я кстати осталась одна.

Хватаюсь за эту книжку как за единственное средство спасения… Словно руку твою, прижимаю ее к своей груди…

Можно ли мне прочесть ее?.. Да, да, да, несмотря ни на что — ты мой! И нет ничего, кроме тебя…<…>

Кладу эту книжку себе под подушку….

(запись от 29 августа).

30 августа.

Ты далеко, и все же я не вижу, не чувствую ничего, не дышу ничем, кроме тебя, тебя, тебя…

Тебя, которого ищу с детства, всегда и… во всем…

Временами жизнь осыпала меня всем, что в ней только есть хорошего — я останавливалась, я не знала, куда более идти, я желала остаться… Но невидимая сила, eine Sehnsuht

(тоска, влечение — нем.)

отрывала меня прочь, увлекала к тебе… Я искала тебя всегда, всегда, rastlos

(неустанно — нем.).

Временами я едва не умирала от усталости, истощения, отчаяния… Ты призывал меня — и мои воскресшие силы уносили меня вновь… Das Gef"uhl deiner N"ahe

(чувство твоей близости — нем.)

делало меня все более и более спокойной и счастливой… Последние годы — лучшие годы… Продолжительно было испытание… Но вот и ты! да будет благословенно все, что было, есть, что будет, — все! <…>

2 сентября.

Dahin, dahin — mit dir!

O! Du!

Lass uns ziehn (Туда, туда, с тобой! О! Ты! Устремимся туда

(нем. — Из «Песни Миньоны» Гете).

______________

Полночь, я одна в твоей комнате с тобою…

______________

Как желала бы я разбить это тело, чтобы ни от чего более не зависеть…

Я начинаю верить в нематериальное существование…

Почему я не только не хотела к тебе приблизиться, но избегала тебя всегда?..

И, будучи далека, — была так близка!..

______________

Не надобно ни революций, ни республик: мир будет спасен, если он нас поймет.

Впрочем, если он и погибнет, мне это безразлично, ты всегда для меня будешь тем же, чем теперь.

О, приди же, приди и скажи мне одно лишь слово!..

______________

Если бы тебя не было, я жила бы только для других, но не для себя.

3 сентября.

Твое письмо!

(Жизнь моя, люблю тебя! — греч.).

4 сентября.

Сегодня я не буду читать больше твоего письма!

______________

Полдень.

День ужасающе длинен!

Остается целых шесть часов!.. Это ужасно!..

И потом…. потом…

~a, !!!

Только бы услышать твои шаги в соседней комнате!..

!

(265–266)

Для интерпретации этой записи важно обратить внимание на то, что этот текст Натальи Александровны помещен внутри текстов Гервега, написан на страницах его записной книжки. Это сплетение текстов символизирует абсолютную близость, а с другой стороны, превращает монологичный текст не только в текст адресованный (что очевидно), но в своего рода диалог. Немецкие слова и цитаты, с одной стороны, — тоже знак близости: переход на его родной язык. С другой стороны, конечно, это «интертекстуальные отсылки» к немецкому романтизму, который, казалось бы, уже давно отброшен Натальей Александровной. Sehensucht, Dahin; Ge"uhl —своего рода слова-сигналы романтического двоемирия, где миру земному (миру «лягушек» — как она выражается) противопоставлена идеальная любовь с идеальным избранником.

В словах об устремлении «туда», прочь от земли, вере в нематериальное и в желании «разбить тело» можно видеть буквальные автоцитаты из переписки с женихом. Однако обилие многоточий, недоговоренностей, рваный ритм, повторы, эротические коннотации (я в твоей комнате в полночь, я прячу это под подушку и т. п.) — все это заставляет читать романтический язык как «шифр», с помощью которого говорится о табуированном телесном.

Подобную функцию выполняет и греческий язык, появляющийся в момент любовного признания, и встречающиеся в тексте переписки тайные знаки, индивидуальный код, значение которого известно только им двоим. В статье Л. Ланского, посвященной переписке Герцен и Гервега, воспроизведена (на с. 262) страница записной книжки Гервега, заполненная Натальей Александровной 24 сентября 1849 года. Она выглядит примерно так: « ».

По версии Ланского, знак «» обозначает контур горы Dent de Jaman на берегу Женевского озера и используется Н. А. Герцен как «эмблем<а> ее любви к Гервегу и духовного соединения с ним» (265). «Помимо знака „“, — пишет Ланской в комментариях, — Наталья Александровна постоянно употребляла знак „X“, означавший высшую точку их единения» (314). О значении последнего знака, «О», можно судить по фразе из письма от 2 апреля 1850 года: «видишь ли, мне кажется, что все могло бы идти так хорошо, так хорошо — дружба, симпатия, гармония и наш А явился бы вершиной этой обшей жизни, и О (знаешь, это наш ребенок) [546] был бы ее звездой, солнцем, распространяющим свет и тепло на все…» (281).

546

Упоминаемый здесь ребенок не был только символической абстракцией. В октябре Наталья Александровна намекает о своей беременности в письме к Эмме Гервег, в ноябре более прямо сообщает об этом Тучковой: «Ах, кстати, учись быть s f (повитухой), ты мне будешь нужна в июне, приезжай попробовать свое искусство» (Лит. наследство. Г. 99, Кн. 2. С. 665). Беременность эта закончилась выкидышем. 8 февраля 1859 года Н. А. Герцен пишет той же Тучковой: «Не окончив последнего письма к тебе — я сделалась больна, и мне не нужно больше твоего искусства, Natalie» (Там же. С. 666).