Разгром Деникина 1919 г.
Шрифт:
Наконец третья основная группа - Союз возрождения - представляла собой сборище энесов, эсеров и меньшевиков, а через «круг» и «раду» - также и казачества (кулацко-эсеровскую его часть). Союз играл роль «оппозиции его величества», но в то же время осуществлял единый фронт с Национальным центром. На своем заседании 14 июля Союз постановил оказывать всяческую поддержку Деникину, однако, как отмечает последний, он ни поддержки, ни особого вреда от этой организации не видел. Даже и тогда, когда осенью 1919 г. белые достигают наибольших успехов и Союз, торопясь не опоздать к московскому пирогу, решает стать «на линию сотрудничества с властью», оставляя за собой право «благожелательной критики» - даже и тогда эта мешанина из «благодушных» интеллигентиков и деловитых кулаков-казаков остается верна самой себе, продолжая плестись в хвосте власть имущих.
Некоторый интерес представляет фигура В. Шульгина с объединившейся вокруг него небольшой группой лиц. Продолжая оставаться на прежней ультрамонархической точке зрения, он вместе с тем отходит от своих единомышленников (Н. Львов, П. Струве и др.) по вопросу аграрному. Вот что он писал 12 декабря 1918 г.:
«Я думаю, что без решения аграрного вопроса ничего не будет. Наш мужик
[22]
Деникин, т. V, стр. 155.
Сам Деникин разделял Особое совещание на три группы: 1) беспартийную, но «определенно правую» группу «генералов», 2) политических деятелей правого направления и 3) либеральную группу в составе четырех кадетов и 5 примыкавших к ним членов, в том числе начальника штаба Деникина генерала Романовского [23] . Что касается власти на местах, то в казачьих областях она принадлежала формально кругу, и правительство во главе с атаманом избиралось кругом, а в не-казачьих - ставленникам Деникина в лице губернаторов и чиновников, коих к моменту наивысшего успеха белых имелось 220 человек. В состав последних входили: 8 бывших сенаторов, 18 генералов, 50 действительных статских советников, 22 статских советника, 49 предводителей дворянства и 73 председателя бывших земских управ. В общем, весь государственный аппарат находился в руках старорежимной бюрократии. Верхушка и «ядро» армии состояли из феодальной знати и дворянско-гвардейских элементов.
[23]
Деникин, т. IV, стр. 207
Надо отметить, что между указанными выше политическими организациями объединения не было. Неоднократные попытки образования «единого фронта» делались в минуты особо торжественные, например, при объявлении акта о признании Деникиным Колчака как «Верховного правителя». В «политические будни» сговоры происходили на основе: борьбы с большевизмом, поддержки Деникина и полной незыблемости частной собственности. Однако практически единого фронта не было. Правые обвиняли Деникина и Национальный центр в слишком «левых» действиях, а левые бросали упреки правительству в реакционности. Сам Деникин провозглашал беспартийность и ставил себе задачей «коалицию» правого большинства с кадетским меньшинством, что, по его мнению, было наилучшим способом для образования антибольшевистского фронта, так же как и политика «непредрешения» основных вопросов государственного строительства. На практике он опирался в первую очередь на юнкерско-помещичьи, а затем на прочие буржуазные группы и на кулацко-бург жуазные слои населения на местах.
Подводя позднее, в 1926 г., итоги своему правлению и анализируя состав своего правительства, Деникин пришел к таким выводам:
«Что же могли дать они [основные политические группировки]южной власти? Тая в идеологии и в практике своей ряд непримиримых антагонизмов, они к тому же захватывали лишь тонкий слой русской интеллигенции, не проникая корнями своими в толщу народную. Их относительный вес и значение основывались не на поддержке «масс», а лишь на участии лиц...
Поэтому-то эти организации могли дать и давали совет, а не опору. Найти опору ни я, ни они не сумели» [24] .
[24]
Там же, т. V, стр. 157.
Внешняя политика Деникина определялась двумя моментами: зависимостью от поддерживавших его держав Антанты и стремлением выдержать курс на «единую, неделимую Россию». Первый из этих моментов исключал второй, поскольку дело касалось Англии.
К тому, что было сказано выше относительно условий и способов интервенции и ее различных этапов, остается добавить, что Деникин, стремясь сохранить долю независимости, пробовал играть на противоречиях между интересами Франции и Англии. Но это нисколько не помогало достижению его главной цели, т.е. расширению иностранной помощи в борьбе с революцией, между тем как Франция и Англия продолжали вести в отношении бывшей Российской империи ту политику, которая представлялась им наиболее выгодной и возможной по всей совокупности внешних и внутренних политико-экономических условий. Более независимого тона Деникин пытался держаться с Францией. Но это не замедлило отразиться на отношениях к Деникину как французских представителей на юге России, так и влиятельных российских эмигрантских кругов в Париже: симпатии их были перенесены на Колчака, а деятельность Деникина и общее значение его выступления были взяты под сомнение. Протесты Деникина против двойственной политики англичан в Закавказье и в Закаспийской области также не имели последствий, и если англичане эвакуировали свои войска, то под давлением международной обстановки и рабочего движения в самой Англии, а не Деникина, который затем сам просил о продлении английской оккупации.
В некоторой связи с этими отношениями к Деникину стоял вопрос о его подчинении Колчаку. Первоначально в ноябре 1918
[25]
Это предложение передала Деникину 27 мая старого стиля в Екатеринодаре делегация парижского совещания (князя Львова) в составе Щербачева, Аджемова и Вырубова. Так называемое «Русское политическое совещание в Париже» во главе с князем Львовым хотя и имело вид обширной организации и приписывало себе иногда значение «русского правительства», но в действительности обладало совершенно неопределенными, декларативными функциями, рассматривая все вопросы преимущественно с точки зрения национальных интересов дореволюционной России и питаясь сведениями, исходившими от русской эмиграции и всевозможных безответственных политических деятелей.
а) мощь сибирских армий и обширность территории, подчиненной Колчаку;
б) впечатление, произведенное в Европе быстрым выходом сибирских войск к Волге;
в) ожидающееся общее признание Колчака при указанном выше условии;
г) значение признания Антантой всероссийской власти, которое исключит возможность признания советской власти как всероссийского правительства.
Но был и еще более основательный мотив, побуждавший Антанту оказать материальную поддержку именно только «Колчаку и тем, кто к нему примыкает», как об этом писал Клемансо в своей ноте к Колчаку от 14 мая [26] . Дело в том, что большая часть золотого запаса царской России (652 млн руб.) находилась в руках Колчака [27] , тогда как правительство деникинской Доброволии пользовалось ничем не обеспеченными кредитками, которые до осени 1919 г. даже и печатались-то на Дону.
[26]
Деникин, т. V, стр. 94.
[27]
320 млн рублей были в Париже у Антанты, 147 млн у советского правительства (Деникин, т. IV, стр. 226).
Деникин передал вопрос о подчинении Колчаку в Особое совещание, которое отнеслось к этому решению отрицательно - «до соединения территорий», тем более, что в конце мая старого стиля (когда последовало предложение о подчинении) дела Колчака на Восточном фронте были не блестящи. Но подчиниться все равно было необходимо, и Деникин подчинился, воспользовавшись мнением Особого совещания лишь для демонстрации той жертвы, которую он якобы принес на пользу «родине» этим подчинением. Жертвы, конечно, никакой не было по той причине, что дальнейшие действия Добровольческой армии вовсе не были сообразованы с этим подчинением Колчаку; между тем оно дало Деникину возможность получить крупные субсидии от Антанты.
Упрямая политика «единой, неделимой» особенно чувствительно отразилась на отношениях Доброволии к Польше, Румынии и другим лимитрофным государствам.
Восточная граница Польши до ноября 1919 г. оставалась неопределенной.
Верховный совет Антанты откладывал решение до исхода гражданской войны [28] . Отношение Англии к образованию Великой Польши было скорее отрицательным, но Франция делала на Польшу серьезную ставку, стремясь сделать ее оплотом своей политики на Востоке Европы. В пределах самой Польши «правица» и «народная демократия» открыто стремились к захвату большей части Белоруссии и частей Подолии, Волыни; «левица» настаивала на воссоздании «Великой Литвы» (как государства-буфера), связанной с Польшей унией, которая со временем должна была повести к полному слиянию Польши и Литвы. Этот план поддерживался (против сейма) «начальником государства» Пилсудским, который ограничивался пока захватом возможно большей территории и предохранением Польши от «большевистской заразы». Польское правительство было заинтересовано в распаде или ослаблении России и, конечно, не желало иметь по соседству ни сильной республики Советов, ни восстановленной царской России. Поэтому оно установило молчаливый контакт с Добровольческой армией, которая оттягивала главные силы Красной армии на юг, и само оттягивало часть этих сил на запад, насколько это соответствовало силам и задачам Польши. Деникин усердно стремился добиться от Польши более активной помощи. В своих «Очерках русской смуты» [29] он пишет:
[28]
Лишь осенью 1919 г. (19 ноября старого стиля) Верховный совет, по настоянию Польши, определил временную восточную границу примерно по рубежам прежней «конгрессовой» Польши без северной части Сувалкской губернии, отходившей к Литве, и с присоединением части Гродненской губернии (Белостокский уезд), но без Гродно и Брест-Литовска. Дальнейшее расширение на восток было поставлено в зависимость от российского Учредительного собрания. Земли, лежавшие восточнее указанной границы, составили три военных округа (Виленский, Брестский и Волынский) во главе с гражданским комиссаром, подчиненным польскому главному командованию (Деникин, т. V, стр. 174).
[29]
Деникин, т. V, стр. 175.