Разин А. А. "Зима в стране "Ласкового мая".
Шрифт:
Словом, я поехал в баню.
Представьте себе средневековую улицу, где за глинобитными дувалами идет какая-то абсолютно непонятная европейцу жизнь, машина вдруг останавливается возле неприметного дома. Простая дверь. А за ней... Сказки Шехерезады. Тысяча и одна ночь. Утехи эмиров и шейхов. На огромном ковре истекают соком невероятные фрукты. Благоухает шашлык, и манят затейливые сладости. Видениями порхают девочки, ничуть не уступающие герлам из московского "Националя". И над всем этим улыбающийся Рустам.
– Андрюша,
Оказывается, где-то рядышком наготове стоит официант. "Тысяча и одна ночь", оказывается, имеет форму некоего государственного бардака.
"Вот это мне и нужно", - возликовал я и сделал такой грандиозный заказ, что Рустам убедился - Разин клюнул, парилка состоится, а значит, все пройдет по плану. Краем глаза я заметил исполнителей. Все те же парни в адидасах. Мелькнули и скрылись. Но теперь я был спокоен. В последнюю минуту я шепнул шоферу, чтобы он резко завел мотор, открыл двери и, как только я выбегу, дал по газам. Так быстро я никогда не бегал. Я обогнал крик Рустама.
– Ты че, Андрюха?!
Двери хлопнули, и машина, в которую умудрился набиться весь "Ласковый май", рванула вдоль глухих стен. В заднее стекло было видно, как кто-то, видимо, из авторитетов, дубасил не выполнившего задание Рустама. Всю ночь мы простояли на какой-то забытой богом улочке, где нас не нашел бы никакой рэкет.
А наутро в гостинице, куда мы приехали перед аэропортом, нас ждали переворошенные сумки...
Рэкет не удался.
Мы шли по залитому белым солнцем аэродрому к голубой лодке "Ил-86", и я думал: жаль, что не очень охотно артисты рассказывают о рэкете. Стесняются, боятся. И потому многие думают, как им хорошо и свободно живется. У самого самолета с нами поравнялась группа каких-то людей, и мальчишка, впервые увидев "Ласковый май" так близко, вдруг спросил меня:
– Разин, как ты сам, ваше? Я ответил ему серьезно:
– Ваще нормально. Все путем.
глава 4 - В погоне за Шатуновым
Ледовое побоище
Он только и успел дойти до слов: "Лед с витрин голубых...", как, перекрывая шлягер Сереги Кузнецова "Белые розы", над стадионом пронесся хруст. Толстенные барьеры для стипл-чеза, которые еще утром являли крепость и мощь, разлетелись в щепы. Полутысячная толпа пацанов и обезумевших фанаток со спринтерской скоростью бросились к центру поля. Не часто увидишь такую резвую толпу. Казалось, она подобно урагану все сметет на своем пути. Я сразу же понял - их не остановить. К сожалению, подобный опыт имелся... Хваленые омоновцы в своей черной форме лишь провожали взглядом бегущих - а что, спрашивается, делать с четырнадцатилетней девчонкой? Не дубинкой же объяснять, что безумство на стадионе не входит в стоимость билета? '
Я понимал - остаются считанные секунды перед непосредственным контактом с возлюбленной публикой, и, как Наполеон, бросил в бой старую гвардию - наших охранников, стыдливо закамуфлированных в разных отчетах под гордым именем "машинистов сцены".
Старая
Все бы ничего... Но накануне над городом прошел дождик, и кто-то из любительниц "Белых роз" мог наступить на провода высокого напряжения. Вот тогда будет не до веселья. Короче, я понял, что нужно спешно эвакуироваться под самую лучшую защиту - в автобус, который мы предусмотрительно подогнали к центральному кругу. Вездесущий администратор Аркадий Кудряшов, оказывается, уже успел непостижимым образом отрубить напряжение, и нам оставалось только с достоинством удалиться. А ураган, бушующий криком "Юро-о-о-очка!", налетал стремительно и неотвратимо, как истинное возмездие за хороший концерт. Я тронул Юру за плечо. Он так и стоял с микрофоном, глядя на толпу.
– Юра, уходим!
Шатунов стоял как вкопанный.
– Ну, что с тобой! Сейчас затопчут!
– Ноги, опять ноги, - обреченно произнес он, - не могу... В "Ласковом мае" об этом не знал никто, разве что Юркин закадычный дружок Серега Серков, с которым Шатунов воспитывался еще в оренбургском детском доме. А я знал, что при стрессе у юры иногда отказывали ноги... Как-то вечером мы ехали на машине моего друга детства. Дорога была пустынной...
– Можно, я проеду?
– сказал вдруг Юра.
Иногда он садился за руль...
– Давай, - согласился друг.
И Юра вцепился в руль. Машину вдруг повело в сторону. Юра изо всех сил пытался вывернуть... Никто толком не понял, что случилось. Через несколько секунд мы с трудом выбирались из перевернутой машины. Шатунов был бледен и неподвижен...
Мы переглянулись.
– Что с тобой, Юра?
– стараясь быть как можно спокойнее, сказал я.
– Ведь все обошлось... Примяли чуть крышу - не беда, починим.
– Ноги...
– сказал он.
Я подошел к Серкову.
– Надо смеяться!
– сказал я.
Серков глянул на меня как на сумасшедшего (он сам был бледен и растерян), потом все понял. И мы начали хохотать. Сначала Юра как-то странно посматривал на нас, потом тоже улыбнулся, рассмеялся и подошел к нам... Все обошлось, его ноги заработали...