Разитель. Трилогия
Шрифт:
– О господи. Что же ты – до утра останешься? Нужную мысль я внушил ей заранее:
– Нет, конечно. Но не через этот выход. Спусти меня с балкона. Тут невысоко.
– Сломаешь еще руку или ногу. Или шею.
– Не сломаю.
– Да послушай же…
– Скажи: ты хочешь, чтобы я еще к тебе приходила?..
Они препирались минуты две. За это время я успел снова уложить все в сумку и приготовиться к старту. Девица же наконец уговорила любовника, и это было вполне понятно: красотка и в самом деле выглядела соблазнительно, и ничего странного, что ему не хотелось портить отношения с нею. Так что вскоре они – стараясь по-прежнему ступать потише – вернулись в свою комнату, чей балкон выходил на ту же сторону, что и мой – был третьим справа от меня. Они еще не успели затворить за собой
И она возникла почти тут же. Девушка спрыгнула не сразу, она свесилась сверху – наверное, мужчина держал ее за руки, – и при этом наделала шуму, прошуршав объемистым бюстом по балюстраде. Сидевший подо мною человек мгновенно насторожился – я четко воспринял всплеск его поля. Девица обрушилась – и он в один прыжок оказался в дальнем от меня углу балкона с инфракамерой на изготовку. Прильнул к объективу. И в тот же миг я отделился от балюстрады, группируясь на лету. Приземлился на четыре точки рядом с кустом, что рос там, надо думать, специально для того, чтобы послужить мне укрытием на первую секунду – и, не останавливаясь, пополз вдоль стены. Пол первого этажа был поднят над грунтом на метр с лишним, плюс еще сантиметров восемьдесят балюстрады – это означало, что, ползя вплотную к фундаменту, я оставался незамеченным для находящихся на нижних балконах – если только кому-то из них не придет в голову перегнуться и глядеть прямо вниз. Но пока еще никто не догадался. Девушка внизу, ее мужчина – наверху, и мой топтун – на среднем уровне между ними вели оживленные переговоры, не ограничивая себя рамками вежливости. Но их обмен любезностями меня больше не интересовал. Однако этого нельзя было сказать о другом обмене мнениями, свидетелем которого мне пришлось стать, когда я проползал под очередным балконом. Голоса были очень знакомы, а содержание реплик показалось весьма интересным, так что я даже остановился, чтобы не пропустить ни словечка:
– Это дохлый номер. Нет у него никаких партнеров, и никто не станет рисковать. И ни на кого он нас не наведет. Так что ужин за тобой.
– Не спеши. Такие дела в одиночку не делаются. Будь уверен: он подстраховался. Если только он не сильно изменился с тех пор, как я его нанимал…
– Он же давно отошел от оперативки, а значит, и партнеров у него не могло остаться, согласен?
– На этот раз обожду соглашаться. Союзников у него, судя по нашим данным, всегда было в достатке. И вряд ли он порвал с ними раз и навсегда. А любителей поработать за хорошие деньги всегда хватало. Я не хочу, чтобы кто-то из них перебежал нам дорогу и мы оказались перед пустым хранилищем.
– Если они даже есть – как им было узнать, где мы его перехватили и куда упрятали?
– Если бы у них не было своих способов связи, к ним никто и не стал бы обращаться – тем более мы. Подожди – он быстро разберется в обстановке и позовет свою команду. Уверен – они появятся тут в самом скором времени.
– Но ведь в памяти его ты ничего не нашел.
– Это ничего не значит. Чтобы разобраться в его знаковой системе, нужно гонять машину месяц, а то и больше. А тут что у нас есть? Свои мики – вот и все…
Последние слова прозвучали ближе и яснее предыдущих и сопровождались звуком отодвигаемого кресла и неторопливых шагов, Верига (голос, несомненно, принадлежал ему) встал и приблизился к балюстраде. И выплеснул что-то на землю, блеснувшая в тусклом свете струя жидкости разбилась о грунт в метре от меня, несколько брызг попало на лицо и пришлось сделать усилие, чтобы не выругаться от неожиданности. Вериге оставалось лишь перегнуться через перила, чтобы увидеть меня буквально у себя под ногами. Но он, наверное, смотрел налево – туда, где перебранка медленно затухала. Может быть. Верига и посмотрел бы вниз – хотя бы чисто механическим движением, – но очередная реплика собеседника отвлекла его.
– Увидишь: через час он будет спокойно спать в своей постели, и ни одна собака его не потревожит.
Судя по голосу, Верига повернулся ко мне спиной.
– Пиво согрелось, – пробормотал он. – Как моча… Его коллега тему о пиве не поддержал:
– А если он действительно одиночка – что скажешь тогда?
– Скажу, что ты был прав, и его можно использовать. Хотя… может быть, безопаснее будет просто устранить – раз и навсегда. Решать будем завтра. Мы ведь договорились ждать до утра, разве не так? Я более чем уверен: кто-то придет. А когда и второй окажется у нас, разговаривать с ними будет куда легче.
– Еще пива?
– Не откажусь…
Снова ножки кресла скрежетнули по полу. Я не стал ждать продолжения. Пополз, соображая на ходу. Значит, все-таки предполагают, что у меня есть партнер, но не знают, кто он. Все правильно. Хорошо, что предупредили. Повезло, что пиво не попало на меня: был бы весь в грязи, и меня обязательно запомнил бы любой встречный – а они наверняка будут. А сухую пыль стряхну с одежды, да в темноте она и не бросится в глаза никому…
На ноги я поднялся, когда дом остался уже далеко позади.
Окна «культурного центра» были по-прежнему темны. Но это совершенно ничего не означало. У входа два телесно одаренных мужика оглядели меня, но не сделали никакой попытки задержать. Дверь передо мною гостеприимно распахнулась, позволив музыкальной фразе вырваться изнутри на улицу, музыка была бравурной, я бы даже сказал – лихой, там, внутри, похоже, веселились вовсю: грустить или тихо размышлять под такой аккомпанемент не смог бы даже закаленный отшельник, будь он и совершенно глухим. В обширном холле я не увидел никого, если не считать парочек в темных углах, истово предававшихся древнему ритуалу сближения; все, впрочем, оставалось в пределах приличия. Я миновал холл, не задерживаясь, направление мне указывала все та же музыка, мало чем отличавшаяся от грохота, какой производит товарный поезд, груженный пустыми бочками и мчащийся под уклон. Сквозь камнепад ударных временами прорывались протяжные глиссандо духовых, больше ничего различить было нельзя, но ритм был задан четкий, убедительный, так что, еще не дойдя до зала, я начал уже пританцовывать и так – вприпляску вступил в центр веселья.
И сразу же остановился, приторможенный неожиданностью.
Неожиданностью для меня оказались глаза и рты. Их было очень много, и они были единственным, что можно было видеть в кромешной мгле, заполнявшей зал. Множество круглых, светящихся фосфорическим зеленоватым светом глаз и губ – шевелящихся, возможно, даже издающих какие-то звуки, совершенно неразличимые в грохоте оркестра, наверняка на порядок усиленные мощной техникой. Я не сразу сообразил, что это был всего лишь светящийся грим, модный макияж; я давненько уже не посещал подобных сборищ. Глаза и рты летели, вихрились, исчезали и вновь загорались, когда невидимые их обладатели, выполнив очередную фигуру, оказывались лицом ко мне. Светящиеся пятна вокруг глаз и губ были выполнены по-разному – у одних обозначали лишь узкую каемку, у других захватывали чуть ли не половину лица; но так или иначе – в такой обстановке опознать кого бы то ни было не взялся бы, думаю, даже классный ясновидец. Да я и не знал, кого мне искать, оставалось только надеяться, что тот, кто пригласил меня сюда, сам меня и найдет. Так что самым разумным оказывалось стоять тут, на месте, до востребования.
Легко сказать. Пробыть здесь, на выбранном мною местечке у двери, даже одну минуту было не так-то просто и требовало основательных усилий. Не берусь определить, сколько веселящихся находилось сейчас в этом помещении, но если чего-то тут не хватало, то свободного места. Толкотня шла неимоверная, и чаще всего люди налетали именно на меня – потому что у меня не светилось вообще ничего, я был тут в полном смысле слова темной личностью. Прислонившись к стене, я выставил кулаки, изобразив подобие боксерской стойки, и принялся обороняться. И делать это пришлось усердно и порой даже свирепо. Правда, почти никто не пытался дать сдачи: тут хотели веселиться, оставляя драку до лучшего времени. Яркие круги возникали и возникали прямо передо мной, тела натыкались, порой раздавалось женское «Ax!» – тогда я задерживал руку, не нанеся удара или не сделав хотя бы толчка. И тем не менее, как я ни защищался – уже минуты через две начал уставать и решил, что намеченных шестисот секунд тут, пожалуй, и не протерплю.