Разитель. Трилогия
Шрифт:
К счастью, внешне на мне это никак не отразилось. Да здравствует умение владеть своим лицом! Мне нельзя было показать, что это слово наполнено тем же вторым смыслом, какой был известен им обоим, а кроме них – наверняка лишь немногим людям и на Серпе, да и за ее пределами. Мне знать этого не полагалось – пока еще. И я лишь пренебрежительно усмехнулся: нашли, мол, чем пугать. – Я привык к непогодам.
– Не к таким, – возразил посол. Слова эти упали неожиданно тяжело.
Я поднял брови: мне следовало ожидать объяснения. И оно последовало.
– Думаю, вам что-то известно о событиях на Тернаре, – проговорил посол. – Хотя с тех пор прошло уже некоторое время…
– Слышал, – подтвердил я кратко. – Но, признаться, не придал им особого значения.
– Судя по вашему жизнеописанию, вы тогда находились далеко оттуда, – кивнул
Конечно же, они успели не только ознакомиться с текстом моей биографии, присланной из "Т" на Серпу для поучения агремана. Биография была, понятно, легендой; но скроена и сшита на совесть – белые нитки нигде не вылезали наружу. Так что и безусловно предпринятая ими проверка смогла только подтвердить профессионально сфабрикованные данные: в этом отношении власть "Т" имеет по сравнению с остальными большую фору. В тех местах и в те времена, что были указаны в легенде как координаты моего пребывания и действий, в самом деле находились и действовали люди с Симоны; они носили, разумеется, другие имена и обладали иной внешностью. Но моих нынешних собеседников не нужно было убеждать в том, что имя, и внешность, и даже ЛК такие люди изменяют в случае нужды без особых усилий. Им и самим наверняка не аз приходилось использовать такие средства маскировки.
– Вы не ошиблись, – кивнул я. – Я тогда обитал в другом конце Галактики.
Разговаривая с ними, я постоянно следил за тем, чтобы в моей речи временами проскальзывал симонианский акцент; впечатление должно было создаться таким, что я стараюсь пользоваться литературным феделином, но иногда забываюсь, и тогда мое происхождение дает о себе знать.
– Так что, – продолжал я, – может быть, вы просветите меня на сей счет?
– Охотно, – сказал посол. – С недавнего времени Серпа, увы, подвержена влиянию «урагана» – иными словами, особого субстрата уракары. Это имя носит дерево…
Я, изображая живейший интерес, выслушал то, что мне уже было известно, и терпеливо ожидал, когда же наконец посол перейдет к новой для меня информации.
– Мы не смогли бы пользоваться «ураганом», находясь здесь, – в конце концов добрался он до этой части, – если бы не имели возможности нейтрализовать его действие на нас самих и на тех людей, чьей помощью мы тут пользуемся – начиная хотя бы с персонала наших посольств, а также президентского аппарата. Иначе и нам самим казалось бы, что мы уже достигли нирваны и можем пребывать в блаженном бездействии, наслаждаясь самим процессом жизни. Поиски, так сказать, противоядия заняли немало времени. Вести эту работу пришлось именно там – на Синере и Тернаре, причем достаточно скрытно. В конце концов его удалось найти.
Я широко раскрыл глаза, что должно было означать удивление, граничащее с восторгом. Была надежда, что в ответ на такую мою реакцию его откровенность еще усилится, не тут-то было.
– Короче говоря, – внезапно оборвал он сам себя, – вам необходимо принять это средство, выражаясь старомодно – сделать прививку, чтобы, даже находясь в местах сильнейшего воздействия «урагана», вы не теряли головы. Как только мы закончим нашу приятную беседу, вас проведут в медицинскую часть. Это продолжится всего несколько минут и, могу обещать, никак не отразится на вашем самочувствии. Кстати, такую услугу мы оказываем всему дипломатическому корпусу на Серпе. Совершенно безвозмездно.
Я выразил обоим искреннюю благодарность. Хотя, откровенно говоря, на душе у меня было вовсе не так спокойно, как я старался показать.
В посольской медчасти, оборудованной, как я и ожидал, в соответствии с последними воплями медицинской моды, меня утешило, что я вовсе не оказался там в одиночестве. Несмотря на то, что посольский прием продолжался полным ходом, играли два оркестра и неустанно сновали официанты, разнося главным образом выпивку, у кабинета, где делали прививки, уже ожидало с полдюжины людей и в вечерних костюмах, и в военном (видимо, из охраны), и в рабочих комбинезонах: технари. Воистину Армаг все свое возил с собой, не полагаясь на квалификацию местных специалистов.
Я скромно занял место среди ожидавших, хотя проводивший меня сюда человек (кажется, то был кто-то из сотрудников атташата по здравоохранению) хотел было продавить меня в обход очереди; я вежливо отказался. В очередях и других местах ожидания добывается вовсе не самая малая часть информации.
Наконец пришел и мой черед. Я старался проследить за всеми действиями врача и двух сестер, привычно делавших свое дело. Подключил даже третий глаз. Но без всякого эффекта: в моем присутствии зелье не только не готовилось, но и не набиралось в инъекторы – просто вскрывалась очередная упаковка с уже заряженным инструментом, инъектор извлекался, я к тому моменту успел уже до пояса обнажиться, инъектор прижали к точке, примерно соответствовавшей проекции четвертой чакры; тихое шипение, обработанное место зазудело, тут же приложили влажный тампон – через секунду-другую кожа перестала протестовать. Дело было сделано. Я настороженно ожидал – не будет ли еще какого-то воздействия: добавочной инъекции или предложения выпить какую-нибудь тинктуру; нет, ничего подобного не произошло. Я прикинул по времени; процедура заняла ровно столько же, что и у тех, кто прошел прививку передо мною. Похоже, причин для волнения не было. Я выслушал посланный мне вдогонку совет – если почувствую легкую слабость, на полчасика лечь в постель, – поблагодарил и вышел. Никакой слабости я не испытывал, но решил, что на сегодня сделано, пожалуй, достаточно, чтобы, не нарушая протокола, откланяться и отправиться восвояси. И уже в своих апартаментах проанализировать, что и как было сказано, что – не сказано, хотя и подразумевалось, что – и не говорилось, и не подразумевалось, далее – кто в какое мгновение и как смотрел, куда и зачем, и куда – избегал глядеть, как работали лицевые мускулы каждого, как – руки, как менялся цвет лица и в какие именно моменты – одним словом, извлечь максимум информации, содержавшейся во всем этом. Обычная работа. А потом, закончив – уйти в медитацию, достаточно надолго, и, может быть, даже – удостоиться другого разговора, не с этими сукиными детьми…
Размышляя так, я шагал по посольскому коридору, вовсе не отдавая себе отчета в том, что иду вовсе не к выходу, а в каком-то другом, совершенно неведомом мне направлении, поднимаюсь по боковой, пустой лестнице – вместо того чтобы спускаться по главной, парадной; иду уверенно – словно не раз уже проходил здесь и сейчас направляюсь к какой-то известной мне цели. По-прежнему не контролируя своих действий, я остановился у одной из дверей в этой, явно служебной, а не парадной части обширного здания, нажал на ручку – дверь отворилась. Я вошел в небольшую квадратную комнатку – метра три на три, где из обстановки имелась только кровать больничного типа, с механикой, позволявшей изменять положение лежащего, тумбочка и два табурета. Еще одна дверца в противоположной стене – поуже той, через которую я попал сюда. Окон не было, но стоило войти – под потолком засветился матовый плафон. В памяти осталось: при виде всего этого я лишь кивнул, словно ничего другого и не ожидал увидеть. Койка была застелена. Я сунул руку под подушку, вытащил аккуратно сложенную, даже слегка надушенную пижаму. Переоделся в нее. Отворил маленькую дверь – как я и был уверен, там оказалась ванная. Хорошо, – подумал я безмятежно, – прекрасно просто. С удовольствием постоял под душем. Знал, что сейчас улягусь – и усну и что сон – именно то, что мне сейчас нужно. Спать буду столько, сколько захочется: у меня ведь никаких дел, спешить некуда, беспокоиться совершенно не о чем…
Беспокоиться совершенно незачем, это и была мысль, с которой я уснул.
Мне приснилось, что я медитирую. Точно так же, как делал это в дни, когда не занимался этим ремеслом, когда видел и слышал тех Посвященных, что издавна больше не возвращаются в то, что мы называем жизнью, но беседуют с продвинутыми там, у себя. Сейчас такие встречи были мне запрещены: я занимался низким делом, пусть оно и было необходимым, и не был достоин таких разговоров. С этим я вынужденно смирился, но во сне снова вошел в это состояние и услышал знакомый голос, который на самом деле не был голосом: