Различия в степени вокализованности сонорных и их роль в противопоставлении центральных и периферийных говоров
Шрифт:
Связь явлений, определяющихся разной степенью вокализованности сонорных — таких, в частности, как судьба сочетаний согласных, включающих сонорные — с определенными регионами восточнославянской языковой области еще не осознана в диалектологии. Изоглоссы соответствующих явлений, большая часть которых не предусматривается программами обследования говоров, только предстоит выявить и свести воедино. И все же в неявном виде такие данные содержатся в работах описательного характера, откуда их уже и сейчас можно извлечь. Видимо, не случайно в одной из последних работ, обобщающих по ряду славянских языков наблюдения над поведением сонорных в сочетаниях с согласными, — статье Л. Э. Калнынь [41] , явления такого рода рассматриваются на следующем материале: для восточнославянских языков привлекаются данные севернорусских говоров (вологодской группы и севера костромской), данные украинских говоров, и данные белорусских полесских, — т. е. наиболее типичных русских периферийных говоров и объединяющихся с ними по «периферийным» признакам говоры других восточнославянских. И именно данные этих говоров в общем очень едины: они указывают на активные процессы в этих сочетаниях, в которых «стимулятором является сонорный», что, с нашей точки зрения, — показатель высокой степени их звучности. Привлеченные Калнынь немногочисленные данные из нижнелужицких диалектов дают во многом отличную картину, причем некоторые изменения в сочетаниях явно свидетельствуют о противоположной тенденции, — о подчинении сонорных соседним шумным. Тем самым выявляется их менее вокализованный
41
Калнынь Л. Э. Некоторые закономерности изменений в консонантных сочетаниях, содержащих сонорный, в славянских диалектах. — В кн.: ОЛА: Материалы и исследования. 1975. М.: Наука, 1977.
42
См.: Новое в лингвистике. М., 1963, вып. III, с. 115.
Что касается процессов, которые расцениваются нами как специфичные для периферийных говоров, то они детально описываются Л. Э. Калнынь в терминах московской фонологической школы, и их интерпретация не противоречит развиваемым в нашей работе взглядам. Замечания требует лишь объяснение того, почему ассимиляция в сочетаниях взрывных с сонорными происходит только в тех случаях, когда взрывные являются звонкими, т. е. при наличии ла[нн]о (ладно) отсутствует в случаях типа беспла[тн]о (с. 80, 81). Причину Калнынь видит в большей напряженности глухих по сравнению со звонкими, препятствующей утрате взрыва. Однако в сочетаниях типа [тн], [дн] и глухой, и звонкий согласные — имплозивны, т. е. в равной мере лишены взрывного элемента. Наличие же ассимиляции только в случае звонкости согласного, контактирующего с сонорным, объясняется скорее всего тем, что именно звонкость как их общий фонетический признак позволяет первому согласному сочетания набрать тот потенциал звучности, который соответствует уровню звучности следующего за ним сонорного согласного. Такое понимание сущности процесса объясняет, почему именно в говорах периферийного типа сонорный согласный с его повышенным вокальным потенциалом может выступать в качестве стимулятора процессов этого рода, где ведущей, по существу, является ассимиляция по степени звучности.
Вслед за работой Л. Э. Калнынь появилась статья И. И. Литвиненко [43] , где на материале сибирского говора описывается судьба сочетаний сонорных с шумными. В ней демонстрируется весь комплект явлений, перечисленных выше как свидетельство высокой степени вокальности сонорных. В другой статье И. И. Литвиненко «К истории формирования старожильческого говора междуречья Сыма и Каса среднего бассейна Енисея», помещенной в том же сборнике и посвященной тем же говорам, доказывает, что «в основу старожильческого говора междуречья Сыма и Каса легли говоры первых русских переселенцев Сибири. Материнской территорией этих первых переселенцев была территория северо-восточной полосы Русского государства XVII в., в лингвистическом отношении это были представители северного наречия русского языка» (с. 10—11). Таким образом, и здесь явления, связанные с повышенной вокализованностью сонорных, зафиксированы в говорах, по своему происхождению периферийных северного типа.
43
Литвиненко И. И. Сонорные в сочетании с шумными согласными (на материале междуречья Сыма и Каса среднего бассейна Енисея). — В кн.: Проблемы сибирской диалектологии. Красноярск, 1979.
Говоря о большей вокализованности сонорных в периферийных говорах, следует иметь в виду неравномерность, с которой это явление в них представлено, как, впрочем, и все признаки, характеризующие периферийные говоры. Однако неравномерность в проявлении признаков, связанных со степенью вокализованности сонорных, следует подчеркнуть особо. Соотношение звучности и шума, составляющих специфику конститутивных свойств сонорных как класса звуков языка, вообще — очень мобильный признак. И весь класс в целом, и каждый из сонорных в индивидуальном порядке очень тонко реагируют на общий уровень вокальности ~ консонантности фонетической системы и на ее сдвиги по этому признаку в ту или иную сторону. В связи с этим сонорные на разных участках территории периферии ведут себя неодинаково и индивидуально. Так, например, при общей значительной вокализованности звуков, представляющих фонемы ‹л› и ‹в› в периферийных говорах, высокое сонорное качество ‹л› проявляется в большей степени на северо-востоке, тогда как наибольшая вокализованность ‹в› (т. е. реализация ее как [] и [ў]) характерна преимущественно для говоров юго-запада. Повышенная вокализованность (ј) по имеющимся данным может усматриваться как в северных говорах (ср. выпадение интервокального [й]), так и в говорах запада и юго-запада, т. е. по всей периферии. Однако на разных участках этой общей территории проявление данного признака неравномерно, так как противоположная тенденция к спирантизации ‹ј› в той или иной мере актуализируется (хотя бы факультативно) почти повсеместно, кроме разве северо-востока. Такое «индивидуальное» проявление разными сонорными качеств повышенной вокальности и должно, по-видимому, приводить к неполному совпадению по говорам порядка сонорных в их рядах, построенных по признаку нарастания звучности.
Необходимость дальнейшего изучения диалектных различий, связанных с разной степенью вокализованности сонорных, очевидна. Они должны изучаться в первую очередь в синхронном плане, что потребует разработки специальных программ, особой методики наблюдений и, конечно же, использования звукозаписывающей аппаратуры с последующим инструментальным анализом произведенных записей. В сущности звуковой потенциал сонорных как специфика их физической характеристики в современных диалектных системах совершенно не изучен. Те факты в пользу различной степени вокализованности сонорных в разных говорах, которые приведены выше, кроме очевидного соответствия [] : [в], как правило, — результат изменения их в тех или иных условиях в другие звуки, обладающие большей или меньшей звучностью (гласные или согласные шумные). Строго говоря, эти факты могут быть лишь свидетельством того, что высокая степень сонорности характеризовала эти звуки в прошлом, в тот момент, когда эти изменения были живым фонетическим процессом. Степень скоординированности этих фактов со свойствами сонорных в современных фонетических системах соответствующих говоров еще предстоит установить, так как следует считаться с тем, что некоторые из них (например, результаты ассимилятивных процессов) в современных говорах могут иметь характер своеобразных «фонетических фразеологизмов», т. е. вкраплений в современную систему элементов, обусловленных ее прошлым состоянием, не объясняемых исходя из ее современных характеристик, но вполне согласующихся с представлением о периферийных явлениях как явлениях архаических, свойственных в прошлом древнерусскому языку.
В свете сказанного есть еще больше оснований для изучения качества сонорных согласных диахронически как источника диалектных различий в истории языка. Выше уже было высказано предположение о том, что удвоение мягких согласных из новых сочетаний с [ј] связано по происхождению с повышенной сонорностью [ј] и первоначально осуществлялось как ассимиляция в группе сонорных. К подобного же рода явлениям с разной степенью очевидности принадлежат, по-видимому, и такие факты в истории языка как, например, развитие второго полногласия в древнепсковском диалекте [44] , наличие протез в виде [] и [ј] [45] . Не исключено, что разная судьба редуцированных перед [ј], т. е. само развитие или неразвитие так называемых напряженных редуцированных гласных [y] и [], также определялась разной степенью вокализованности ‹ј› в разных славянских диалектах. На эту мысль наталкивает прежде всего то, что современным восточнославянским диалектам, знающим рефлексы этих редуцированных в виде [ы] и [и], одновременно свойственна и утрата следующего за ними ј в положении конца слова (пи, би — повел. наклонение глаголов пить, бить; молоды — им. п. ед. ч. прил. муж. р.). Это служит указанием на сильно вокализованный характер [ј], близкий к неслоговому [і], соседство которого с [ъ] и [ь], видимо, и определило повышение их подъема с дальнейшей (факультативной) ассимиляцией ими [ј], выявляющейся в позиции конца слова [46] .
44
Известно, что это явление обычно в той или иной форме связывается с длительностью или слоговостью сонорных, сохранившихся в этих диалектах вплоть до эпохи падения редуцирования. Точки зрения по этому вопросу см.: Филин Ф. П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. Л.: Наука, 1972, с. 210 и след.
45
См.: Чекман В. Н. Указ. соч., с. 160, 168, где наличие соответствующих протез связывается с наличием в фонетической системе сильно вокализованных [] и [ј].
46
Интерпретацию этого явления, близкую к нашей (возможно, отличающуюся только терминологически), дает Ф. П. Филин (Указ. соч., с. 242—243).
С разной степенью вокализованности ‹ј›, возможно, связана и судьба начального сочетания [јь]. Предполагаемое изменение этого сочетания в одних говорах древнерусского языка (украинских и белорусских) в [і] с дальнейшей утратой последнего (ср. укр. олка, рати, з вм. из и т. п.) как раз и предполагает повышенную степень вокализованности ‹ј› в соответствующих говорах (т. е. реализацию ее в виде неслогового [і]), легко утрачиваемого по говорам, тогда как изменение этого сочетания в [и], свойственное русскому языку, предполагает сравнительно меньшую степень сонорности ‹ј›.
Можно думать, что вообще различия в поведении редуцированных в соседстве с сонорными в говорах древнерусского языка в сильной степени не зависело от качества сонорных. Что касается плавных, то их степень вокализованности в период падения редуцированных была вообще высока, а на отдельных территориях (в частности юго-западе древней Руси) могла доходить до способности образовывать слог. Именно этим, по-видимому, и определяется различие в рефлексации старых сочетаний типа trъt, tlъt, trьt, tlьt, с одной стороны, в русском языке, где ъ, ь давали соответственно [о] и [е] (глотать, греметь и т. п.), и, с другой стороны, в украинском и белорусском, где на месте ъ, ь выступают [ы], [и] (укр. глитати, гриміти и т. п., белор. глытаць, грымець и т. п.). Рефлексы типа украинских и белорусских, очевидно, возникли через стадию слоговых плавных [47] , рядом с которыми позже развились гласные верхнего подъема. О таком ходе процесса говорят одинаковые рефлексы на месте ъ и ь. Показательно в этом смысле, что тот же гласный может развиваться в этих сочетаниях и перед плавным, например, в карпатских говорах (ср. дырва, сыльза и т. п.), — факт, который не может быть понят иначе, как связанный с утратой слоговости плавным [48] . Русские же рефлексы говорят о таком качестве плавных, при котором они в этих условиях не были способны к слогообразованию, но в то же время были настолько сильно вокализованы, что способствовали прояснению соседних с ними редуцированных в обычные в сильном положении гласные полного образования [о] и [е]. На такую возможность указывал в свое время Н. Трубецкой [49] .
47
См.: Шахматов А. А. Очерк древнейшего периода истории русского языка. Энциклопедия славянской филологии, вып. II . Пг., 1915 г., с. 181 и след.
48
См.: об этом у П. С. Кузнецова: Борковский В. И., Кузнецов П. С. Историческая грамматика русского языка, М., 1963, с. 108.
49
Trubetskoy N. Einiges "uber die russische Lautentwicklung und die Aufl"osung der gemeinrussischen Spracheinheit. ZFSP, Bd. 1, H. 3/4, Leipzig, 1925.
Включение в анализ различий в степени вокализованности сонорных позволяет подвести под признак «вокальность ~ консонантность» практически все явления, которые авторами диалектного членения перечисляются в качестве характерных черт фонетики говоров центрального и периферийного типов и которые в отношении периферийных говоров представлялись случайными и разрозненными. Совокупные данные, относящиеся к поведению в этих говорах сонорных согласных, позволяют утверждать, что периферийные говоры представляют собой определенное лингвистическое единство, выражающееся в большей их вокальности по сравнению с центральными.
Важно подчеркнуть, что все явления исторической фонетики, которые свидетельствуют о повышенных свойствах вокальности языковых систем, основной областью своего распространения имеют юго-запад древнерусской территории, где происходило формирование черт, на основе которых выделились украинский и белорусский языки. Русским говорам свойственна только часть этих явлений (сочетания мягких согласных типа сви[н’н’]я, весе[л’л’]е на месте nьj, lьj и др., рефлексы с гласными [ы] и [э] на месте сочетаний редуцированных с [ј]: мыю, молодэй и т. п.), причем все они характеризуют периферийные говоры.