Разлом
Шрифт:
–Ты знаешь, Артур, мне кажется, зря фюрер запретил в Рейхе нашего доброго старикашку Гейне, – прерывает неловкую тишину Курт, поднимая тяжелую голову и садясь на лежаке, усердно копаясь в боковом кармане кителя, – у тебя ведь сегодня «Юно»? Угости, мои закончились… Генрих, как никто другой, мог передать любые чувства.
–Ну-у, наш Адольф много чего уже сделал совершенно зря… Например, как шкодливый козел, зря залез в чужой русский огород, – Артур протягивает сигарету товарищу и щелкает зажигалкой. Потом неторопливо закуривает и сам. Он еще какое-то время молчит,
–Курт, плохие новости… У нас, кажется, начинается… сыпной тиф. Вчера еще были кое-какие сомнения, а у сегодняшних трупов налицо типичные признаки. Вчера погибло семнадцать… человек, сегодня их уже двадцать шесть. Кстати, их в этой пустыне нечем даже сжечь!
–Ч-черт возьми!.. Еще придется за них отвечать… Ты знаешь, Артур, меня вот на всем протяжении русской кампании не оставляет одна навязчивая мысль: зачем Рейху эти миллионы голодных советских пленных? Фюрер что, хочет, поморив их как следует голодом, бросить против Англии и Америки? Дикая мысль, но в ней, дорогой Артур, есть и рациональное зерно. Ведь еще год-полтора такой войны, и у Германии просто не останется своих солдат!
–Ты что! Перегрелся?– Артур слегка улыбнулся одними тонкими губами, – чтобы Иваны целыми армиями добровольно дрались за Рейх? Маловероятно, Курт!
Тот долго молчит, устало полуприкрыв глаза и ловко пуская кривые кольца сероватого сигаретного дыма. Улыбнулся чему-то своему:
–У меня ведь дядя Йозеф, ну, тот, из Тироля, я тебе уже не раз рассказывал о нем, заядлый охотник. Посещает все собачьи выставки. Покупает за очень большие деньги и щенков и уже готовых гончих псов. А знаешь, как он приручает купленных взрослых борзых? Да очень просто, Артур! Он вначале безжалостно морит их голодом, ну, так, недельки полторы, а потом лично, со своей руки, начинает понемногу подкармливать. И нет потом преданней псов! Забери у любого живого существа пищу, измори его голодом, а потом брось ему маленькую обглоданную кость – и это существо навек твое! Ты – для него спаситель! Голод – не тетка, как говорят сами русские.
–Пока это случится, старина, эти миллионы просто вымрут без еды и лекарств! А вообще, конечно, против Иванов эти мягкотелые томми никогда бы не устояли, это уж бесспорно. Видел я их в сороковом во Франции.
Курт, начальник лагеря, что-то вдруг вспомнив, сосредоточенно роется у себя в коричневом потертом портфеле, достает лист бумаги, озаглавленный черным хищным орлом с мелко набранным на печатной машинке текстом. Протягивает Артуру:
–Прочти. Это приказ командующего нашей шестой армии. Либерализм Паулюса иногда перехлестывает через край. Он просто гуманист какой-то! То ли дело, покойный старина Рейхенау! Виселицы и только виселицы при нем стояли от Варшавы и до Харькова. Сам фюрер стоял у его гроба…
Артур, не спеша и очень внимательно читает приказ. Его лицо светлеет, кажется, он не верит своим глазам, и он начинает негромко повторять вслух:
–« освобождать пленных, в первую очередь лиц украинской и других местных национальностей, рядовой и сержантский состав, за
–Я, дорогой Артур, вначале тоже не поверил своим глазам, -Курт, заметно прихрамывая, прошелся по комнате, налил из графина воды в стакан, постоял и поставил его на стол, – а потом стал думать. Оно ведь иногда полезно –пошевелить мозгами, пока их тебе не вышибла русская пуля… Во-первых, тут не Белоруссия, партизанить особо негде и по лесам они не разбегутся. Во-вторых, на дворе не сорок первый год и перед нами не морально устойчивая кадровая Красная Армия, погибшая еще до Днепра, а наспех сколоченные дивизии из местных крестьян среднего возраста и имеющих семьи, жен и детей, то есть, тяготеющих к дому. А дома надо эти сожженные поля уже сейчас вспахать и посеять, чтобы прокормить свои семьи, так? Так. В общем, освобожденный от неминуемой смерти на фронте и такой же гарантированной смерти в лагере, Иван никуда, кроме как к себе домой, к семье, не пойдет, даже под влиянием еврейского комиссара.
–Согласен. Пусть идут, кормят и себя и нас? Поля без пахарей Рейху не нужны?
–Не нужны, унтерштандартенфюрер. Но есть и еще один резон, и, наверное, самый главный.
Курт ловко притушил сигарету о край скамьи и задумчиво уставился в окно.
–Тот же мой престарелый дядюшка Йозеф не только прирожденный охотник, но он же и потомственный солдат! Кстати, генерал Артур Шмидт, твой тезка и заодно –начштаба нашей доблестной шестой армии, является его кузеном, да-да… И вот дядюшка-то как раз дрался с Иванами с четырнадцатого по семнадцатый год. Я после ранения на Шелони, будучи в отпуске, гостил у него неделю. И ты знаешь, Артур, что он мне сказал? – с легкой ироничной улыбкой на тонких губах гауптштурмфюрер подошел к запыленному окошку и пристально всмотрелся в копошащийся под августовским солнцем лагерь, – вы, говорит, никогда не одолеете Россию! И злобные, разъяренные Иваны, в конце-концов, заявятся в Рейх, если…– тут он сузил глубокие глаза и поднял вверх указательный палец, – вы не натравите, как следует, русских друг на друга! Победа возможна, если только сцепятся старая традиционная Россия, которая еще далеко не мертва, с новой, сталинской Россией! Идея на идею! Брат на брата! Сын на отца! Так же, как их стравил в свое время Вильгельм, выпустивший в Россию человека, искренне желавшего поражения своей стране, Ленина! Но, продолжал дядюшка Йозеф, если только Сталину удастся повернуть войну в русло войны отечественной, а не гражданской, объединив весь народ в борьбе с нами, все! Дело наше не стоит тухлого яйца и пьяные казаки опять рано или поздно припрутся в Берлин, прямо в пивную на Фридрихштрассе!
Конец ознакомительного фрагмента.