Размышления русского боксёра в токийской академии Тамагава, 6
Шрифт:
— Г-хм. Я чуть иначе представляла твою реакцию на то, что найду тебе твоего родственника. Родственницу, — Кано как-будто кокетничает.
Но её глаза смотрят холодно, напоминая две льдины.
— Не моя зона ответственности, — качаю головой, изображая олимпийское спокойствие. — Мы с ней не кровная родня, друг без друга дышим ровно и один без второго вполне нормально обходимся. Неограниченное количество времени.
— Г-хм.
— Кано, ты не в курсе: поисками моей сестрицы занимается наш с ней общий папа. Приёмный,
— Хм.
— Ага. Он гораздо больше меня компетентен в вопросах благодарности, пардон за тавтологию, особенно в подобных случаях.
Ёсиока весело хрюкает.
Интересно, а через телефон работают приложения, дешифрующие настроение?
Если бы рядом сидела та же Цубаса или Рейко, они бы могли сказать даже число слезинок, которые готов проронить их собеседник. Кано, насколько я помню, в нейро-продуктах сильна не меньше, а то и больше.
Но как насчёт того же самого — без прямого контакта? Через камеру?
Есть ли мне какой-то смысл вообще изображать сейчас покер-фейс? Или можно расслабиться?
— Ватару Асада — слишком большой для меня человек, — вроде как иронизирует она. — К тому же с тобой мы, что ни говори, знакомы лично.
— Я не буду ни благодарить, ни ругать, ни пугать тебя, — качаю головой. — Считай меня почтовым ящиком. Папе скажу сразу после разговора с тобой, что ты звонила. Награды за подвиги и прочие виды признательности будешь получать исключительно от него. Насколько знаю, за ним обычно не ржавеет. Так чего звонишь? Просто порадовать или надо что-то?
Ёсиока, насколько вижу боковым зрением, моему родителю уже дозвонился и теперь транслирует картинку нашего с Кано разговора через собственный гаджет.
— Звоню поговорить, кое о чём спросить и сделать предложение. Возможно, даже два предложения, в зависимости от будущих ответов.
— Я слишком молод и неопытен. Твои слова меня смущают настолько, что хочется повесить трубку, — информирую её сухо.
— Первое. Спроси у своей красноволосой подруги: я могу оказаться полезной вашей семье сейчас? Когда она ответит тебе "да", спроси её, чем именно? — предлагает бабища.
— А ты сейчас именно ко мне обращаешься? Или через меня хочешь сделать предложение моему отцу? — я чего-то действительно не врубаюсь в подоплеку. — Кто из нас двоих с ним решать-то должен?
Не хватает каких-то специальных знаний; видимо, нужен массив информации, которым не владею.
Батя, абсолютно трезвый и спокойный на вид, молча и собранно наблюдает за нашей беседой из аппарата капитана.
— В первую очередь, обращаюсь к тебе: ты гораздо более перспективен.
— Какая честь, — делаю глумливое лицо. — Это же не попытка вбить клин между мной и батей? Мы с ним, хотя и не кровные, как и с Ю — но всё же друг другу гораздо ближе, чем любой из нас тебе.
— Это не клин. В организации твоего отца сейчас есть свои проблемы, плюс у них сильны штатные специалисты, которые могут похоронить такое хорошее сотрудничество со мной уже на старте. Даже не дав мне сделать предложение. Исключительно неконструктивно, на фоне собственных амбиций, — выдает она на одном дыхании.
— Заново: я причём? В организации отца я имею вес ещё меньший, чем ты, явись ты к ним пообщаться со своими незабываемыми предложениями. Если что, меня буквально накануне оттуда вежливо проводили, мало не пинком под задницу.
Если тобой пытаются манипулировать, при этом обозначая эмоциональную связь, данную связь нужно рвать решительно и как можно скорее. Учебник.
— А задам-ка я лучше вопрос, — похоже, женщина в размышлениях действительно ломает какую-то запланированную схему разговора.
Во всяком случае, смотрится она сейчас достаточно убедительно.
— Асада-младший, а вот то, что ты навострился на выборы лично — это всерьёз? Или какой-то отвлекающий манёвр в интересах Джи-ти-груп?
— Не буду хамить даме словами "А тебе что за дело?". Так. Кано, я тебя честно предупреждал, что у меня мало времени? — На полном серьёзе тянусь к виртуальной кнопке прекращения разговора.
Ну а что, Ю жива-здорова. Судя по её окружению, с ней сейчас та женская бригада, с которой лично я уже пересекался. Хотели бы что-то сделать — выглядело бы совсем иначе.
На последнее, если что, твёрдо указывал и Садатоши.
— Тормозни, — роняет она раздражённо. — Передай отцу, что я могу быть им очень полезной.
— Сразу два вопроса. Почему не скажешь это им напрямую? И отец наверняка захочет уточнить, полезной в чём именно? С личной жизнью, насколько могу судить, у него и так всё в порядке.
— Фи-и, ну это пошлость. Придумал бы что-нибудь оригинальнее.
— Никогда не претендовал на оригинальность. Мало времени. Ты всё сказала, отключаюсь?
— С Т О Й! Вот же маленькая скотина, с тобой решительно невозможно разговаривать!
— Так это потому, что ты не разговариваешь. Пытаешься гнуть какую-то свою линию. Игнорируешь мои посылы.
— Первое. Передай отцу, что лично я делаю ему предложение купить у меня месяц невмешательства. Он поймёт. Это важно для их организации.
— Окей, запомнил. Но не могу не поинтересоваться снова: а через меня-то чего? Если можно напрямую? Я — самый обычный школьник. Ты не напрасно ли вводишь лишнее звено в вашу коммуникацию?
— А это вторая часть моего плана, — серьёзно кивает она. — Неприятности Ватару Асады в моём исполнении будут значительно меньше, если ты сделаешь полшага мне навстречу.
— Кано, есть такая фигня, называется этапность. Слышала?
— Кажется, я сейчас повторю тебе твой же вопрос: ты это к чему? — сводит брови женщина.