Разноцветные дни
Шрифт:
Все это, конечно, будет.
Но кто, интересно, посадил ореховую рощу высоко в горах?
Однажды летом в Шанибеке я повстречался со старожилом этих мест Суннатуллой-ака, сельским учителем.
— Кто, говорите, посадил ореховую рощу? — переспросил он. — А никто… Птицы посадили!
— То есть как? — не понял я.
— Очень просто. Разве вы не наблюдали, как вороны осенью раскалывают орехи?
— Наблюдал. Поднимают их в небо и бросают на камни.
— Правильно. Но, видимо, не все орехи раскалываются. Теряются меж камнями, в травах… Проходят годы. Орехи прорастают.
Глубоко осенью я снова бродил в ореховой роще. От прелого листа сильно тянуло йодистым запахом.
Было настороженно-чутко. Вершины уже белели снежными папахами. И вдруг в тишину ворвались хриплые вороньи крики. Серые птицы срывали с веток поздние плоды и уносили их, кто — в долину, кто еще выше — в горы… А потом кидали с неба на камни. «Посадки» продолжались…
ПЕРНАТОЕ БРАТСТВО
В середине сентября я вместе со школьниками помогал собирать виноград в одном из совхозов в предгорье Кураминского хребта.
Работали до обеда. Потом ребята расходились по домам, а я оставался под тенистой орешиной, зарисовывая в альбом окружающий ландшафт.
Хотя осень вступила в свои права, было еще тепло.
Где-то внизу за каменными валунами шумел сай. Ветерок копошился в вянущих листьях виноградника. А неподалеку от меня на проводах электропередачи щебетали ласточки. Видимо, сбивались в стаи, готовились к отлету.
Что ж, пора! Полдни жаркие, а утренники холодные. Изредка выпадает изморозь.
Вот уже в альбоме нарисованы далекие горы… Виноградники… Над ними небо, перечеркнутое проводами…
Но что такое с ласточками?
Тревожно защебетали. Сбились еще теснее.
И тут в бирюзовой вышине я увидел ястреба. Он делал широкие круги. И с каждой спиралью опускался ниже. Очевидно, выжидал момент: когда ласточки взовьются, он и врежется в их стайку.
Птицы будто чуяли этот коварный маневр, не решались взлететь.
Что же будет дальше?
И только я подумал об этом, как с голой вершины соседней орешины с громким скрежещущим карканьем взлетел черный ворон.
Я раньше его и не замечал. Откуда он там взялся? Может, отдыхал…
Ворон повел себя неожиданно: поднялся высоко в небо и, как тяжелый бомбардировщик, начал «таранить» ястреба.
А что же пернатый хищник, гроза мелких птах?
Часто-часто махая клинообразными крыльями, ястреб трусливо ретировался в сторону гор. Когда он совсем скрылся из виду, ворон сделал величавый «круг почета» над виноградниками и ласточками, и только потом уселся на ту же самую голую вершину.
А я смотрел на него и удивленно думал: вот настоящее пернатое братство. Взять и прийти к менее слабым сородичам на помощь… Наверное, предполагать так было наивно, тут, скорее, иная какая-то причина. Но почему-то очень хотелось верить в это…
ЗАМЕРЗШИЕ ЛАСТОЧКИ
Плыли мы с приятелем на плоту по Сырдарье. Справа — пустыня, полинявшая до желтизны за долгое знойное лето, слева — тугаи: сплошные деревья, кусты, колючки…
Середина октября, а небо светло-бирюзовое. Ни мошкары. Ни жары. Только попутный ветерок нам в спины. И чайки белыми лоскутками-крыльями чиркают воду. Орут звонко. Должно быть, от радости. Особенно, когда выловят и проглотят рыбешку.
В полдень решили остановиться. Облюбовали красивую тугайную поляну и пристали к берегу. Выгрузили вещи.
Я пошел с котелком за водой, а Константин за хворостом в тугаи, чтобы костер разжечь и чай вскипятить. Тихо кругом. Только вода у берега ластится, да один назойливый комарик норовит на ухо сесть — будто другого места нет!
И тут над головой я услышал свист крыльев, щебет. Даже не щебет, а голоса — будто звон сотен маленьких колокольцев.
Запрокинул голову и увидел ласточек-береговушек, огромной сетью заслонивших небо. И откуда их столько собралось!
«Сеть» то опускалась низко над Сырдарьей, то шумно взмывала к зениту, летая над тугаями. Была что-то тревожное в голосах этих поздних ласточек. А может, они прощались с родным краем?
Птицы еще долго порхали над нами, пока мы пили сладкий чай с сухарями, а потом к вечеру внезапно исчезли.
Я взял удочку и хотел пойти порыбачить, но Константин остановил:
— Давай поставим палатку, а потом уж займемся рыбалкой.
— Зачем? — пожал я плечами. — Тепло. Переспим и в спальных мешках.
— Нет, — настаивал приятель. — Погода изменится. Птицы лучше нас чуют…
Установили палатку и правильно сделали. Это я понял среди ночи, когда со стороны пустыни налетел ветер. Небо враз обложило косматыми тучами. Стало холодно. Ветер с треском ломал сухие сучья в тугаях, шуршал песком, гонял по реке тугие волны, стонал. И палатка наша на берегу билась под его напором раненой птицей. Если бы не крепко забитые колышки, наверное, поднялась бы вместе с нами в небо и улетела вслед за ласточками.
Лишь перед рассветом наступило затишье. Когда мы проснулись и вышли на воздух, вся земля — поляна, деревья, кусты — сверкала и переливалась, будто облепленная поблескивающими крылышками насекомых. Это был снег. И встающее над рекой осеннее солнце — такое же светлое, как и вчера, — больно резало глаза.
Я ходил вокруг палатки и, щурясь, глазел по сторонам.
И тут на одиноком дереве на нижнем ярусе веток я вдруг увидел ласточек. Стайку из шести птиц. Наверное, не успели улететь. Я подошел поближе и обомлел. Ласточки были словно из стекла. Как игрушки на новогодней елке.
Они замерзли…
Я вспомнил вчерашний день, как не хотел сначала ставить палатку, и снова подумал о ласточках. Может, и они проявили беспечность и не полетели вместе со всеми к теплу…
И хотя снег к обеду весь растаял, мне почему-то было холодно.
ОЛЯПКА-ВОДОЛАЗ
Накануне выпал снег. Горы, сады и долины в снежном пуху. Морозец пощипывает щеки. Но, несмотря на такую погоду, мы с сыном решили прогуляться берегом Ахангарана.