Разновидности зла
Шрифт:
К машине протиснулся медик, военный санитар, прошедший полный курс подготовки для лечения пулевых ранений и минно-взрывных травм. При нем была сумка санитара, в которой был достаточный набор медикаментов для обработки десяти тяжелых пулевых ранений.
Лейтенант отступил, чтобы санитар смог попасть к раненому.
— Господи боже… — санитар залез в лимузин, — что вы делали? Что вы ему давали?
— Мы дали ему немного опиума, эфенди… — хрипло ответил боевик.
— Опиума?! Вы что, рехнулись?! Господи…
— Рик, что скажешь? — спросил лейтенант.
— Тяжелый шок, кровопотеря… — санитар привычно колдовал над раненым, — давайте подвинем его.
Раненого Шейха подвинули, санитар подготовил капельницу, воткнул иглу в вену.
— На, держи! — протянул он пакет с универсальным заменителем крови боевику. — Держи и не опускай.
— Слушаюсь, эфенди… — испуганно ответил боевик.
— Какая у него группа крови?
— Не знаю, эфенди…
— Носилки, Рик?
— Да, наверное… Черт возьми, вы не могли найти тряпку почище? У него же заражение крови будет…
За несколько часов до этого, глубокой ночью, по Артиллери-роад прокатилась машина — довольно большой, старый, полноприводный микроавтобус «Мицубиси», очень популярный здесь потому, что у него была рама и движок от хорошо знакомого здесь «Паджеро», но кузов — от микроавтобуса на восемь человек. На улице было тихо, свет горел «через один», у въезда на территорию штаба Пешаварской бригады замерли на посту часовые.
Глаза пассажира микроавтобуса, не отрываясь, смотрели на часовых, когда они проезжали мимо. Полные идиоты… это же надо ночью выставить на пост часовых, поместить их на освещенный пятачок местности — при том что все вокруг тонет во тьме. Такой часовой никогда не сможет отразить нападение: глаза у него привыкли к свету, а вокруг темнота, к нему из темноты можно подкрасться вплотную. Это просто цель, мишень, их спасает только то, что они никому не нужны, два оловянных солдатика, смерть которых не будет иметь никакого значения, точно так же как и сейчас не имеет никакого значения их никчемная жизнь. Он воюет совсем по-другому. Потомок воинов, входивших в состав великой армии Чингисхана, лазутчик — монголо-татары одними из первых осознали всю пользу налаженной системы шпионажа и диверсий в тылу врага, вероятно, первыми: применили в Европе оружие массового поражения [74] . В числе прочих воинов Великой армии были и его предки — горные охотники и стрелки, правда, охотились они тогда с луками и стрелами, а не со снайперскими винтовками. Но охотились хорошо — по преданиям, один из его предков сразил врага из тяжелого лука с расстояния в восемьсот шагов…
74
Вероятно, первый случай применения прообраза химического оружия — 1241 год от Р. Х., битва при Легнице, на территории современной Польши. По воспоминаниям очевидцев, дым подул в сторону рыцарского войска, и монголо-татары подняли хоругви, подобные головам драконов, изрыгавшие дым, и рыцари, которых накрыло этим дымом, стояли сомлевшие и воевать уже не смогли. Вероятно, монголо-татары получили знания об ОМП от китайцев, и этим объясняется непобедимость их армий, разгромивших в том числе и русских.
— Готовность… — пробормотал сидящий на переднем сиденье водитель.
Монгол подобрался, как перед прыжком. Местная одежда, черная чалма с полотном, закрывающим лицо и оставляющим только прорезь для глаз, неброская местная одежда. Завтра будет хорошая охота. И хорошо, что на охоту послали именно его, горного охотника из племени Саваттаров.
Микроавтобус начал притормаживать.
— Пошел!
Сидевший у двери бородач резким толчком открыл боковую дверь, и монгол вывалился в ночь…
— Что здесь происходит, мать вашу?
Лейтенант обернулся — это был капитан Джек Уолфорд Аллен, командующий ротой. Он был в полном снаряжении, но из оружия у него был лишь револьвер. Этакий колониальный шик — шорты и револьвер.
— Нашего друга подстрелили…
Капитан протолкался взглянуть.
— Господи боже… Надо сообщить барону…
— Вероятно, сэр, и священнику тоже, или кто — там. Хотя… может быть, что-то еще и удастся сделать…
Прижавшись спиной к стене, монгол внимательно наблюдал за тем, что происходит. Опытный охотник, он знал, что в искусстве оставаться невидимым главное значение имеет неподвижность, и только потом — камуфляж. Человек, как и животные, инстинктивно реагирует на любое движение, как на опасность, это осталось еще с давних времен, когда у человека не было ни лука, ни стрел, ни таких винтовок, как та, которая у него в заплечном мешке, а всего лишь палка с привязанным камнем против хищных клыков. Будь неподвижным — и тогда ты сможешь выжить. Его отец учил его быть неподвижным, кладя угли из костра ему на спину. Шрамы остались до сих пор, но теперь он мог лежать неподвижно всю ночь, потом день, а потом еще одну ночь, выслеживая добычу — будь то человек или зверь.
Улица была пуста. Никто ничего не заметил.
Двигаясь плавно, как двигается снежный барс, выслеживая свою добычу, монгол добрался до проулка и нырнул в него.
Чисто.
Блеклый красный луч фонаря осветил стены, распределительный щит с отходящими от него проводами. Трогать их было нельзя — даже если не ударит током, все равно у кого-то отключится электричество, и он выйдет посмотреть, что происходит.
Монгол достал из заплечного мешка покрытый резиной крюк-кошку и забросил его вверх. С третьего раза он за что-то зацепился. Подергав, он полез вверх — для горца лазать по канату было так же привычно, как и ходить.
Оказавшись на крыше, он смотал веревку и убрал ее. Огляделся… было темно, но света звезд для него было достаточно, чтобы видеть: в горах нет другого освещения. Наметив для себя цель и путь к ней, он пополз…
Охотясь долгое время в горах, он выработал правила, как выбирать себе позицию. Ни в коем случае нельзя, чтобы ты был виден на фоне горизонта… что в закат, что при рассвете тебя будет отлично видно, и ты погибнешь. Недопустимы никакие прямые линии, недопустимы четкие очертания, потому нужно иметь при себе накидку. Здесь лучшее место, чтобы укрыться, — это массивные баки с водой, они есть на всех домах, и на них никто не обращает внимания, даже если видит. На богатых домах еще ставят на крыше кондиционеры, но тут этого нет.
В темноте охотник собрал свое оружие. Оно ему понравилось еще тогда, в лавке, но требовало переделки. Заказав в механической мастерской несколько деталей, он отпилил деревянный приклад и заменил его на стальной, сборный из этих самых деталей. Всю винтовку он обмотал маскировочной лентой — бахромой, которую сделал сам из тряпья. Из него же и из рыбацкой сети, купленной на базаре, он сделал накидку для себя.
Собрав винтовку и надев на себя накидку, он лег и замер. До цели было чуть больше пятисот метров, сколько точно, он не знал и знать не хотел. Он знал, что есть лазерные дальномеры, с помощью которых можно определить дальность до метра, но в его горах они выходили из строя, кроме того, для их применения надо было сделать несколько лишних движений, а это чаще всего значило — спугнуть зверя. Потому он даже не пытался определить точное расстояние до цели — он просто прикинул, какую поправку надо брать, и запомнил ее.
Утро застало его на крыше: он лежал неподвижно уже несколько часов, но был готов лежать так столько, сколько будет нужно. Ему нужен был один-единственный выстрел, и он намеревался его совершить во что бы то ни стало. Он видел британцев, британских офицеров, собиравшихся в расположении утром… конечно, британский офицер — хороший трофей, достойный охотника и воина… точно так же, как достойным трофеем является голова хорошего горного барана. Но он не выстрелил…
Когда на улице закрякал сигнал — такую сигнализацию применяли в правительственных машинах, резкие, неприятные гудки, похожие на голос перелетных гусей, — он подобрался: выстрел будет сейчас или его вообще никогда не будет. Его друзья сделали свое дело, отправили первый шар в лузу… а он должен добить второй. Шейх Хасан не был так уж опасен, это был скорее демагог, человек с хорошим исламским образованием и со своими интересами, хорошо спевшийся с англичанами. Гораздо опаснее вторая цель, вот этот — практик джихада, террорист и убийца, особенно опасный тем, что получил подготовку в спецслужбах. Убрать его — и опасность сразу станет меньше.
Несмотря на то что он был мусульманином, «монгол» и не думал отождествлять себя с людьми, живущими в этом городе. В этом городе достаточно было мерзости, лжи и харама, чтобы содрогнулось даже каменное сердце… как можно, например, быть правоверным и торговать детьми? Разве в Коране написано, что такое разрешено? А почему местные, считающие себя правоверными, не восстанут против негодяев, выращивающих коноплю и опиумный мак… разве не сказано, что правоверным запрещено все одурманивающее? Как они смеют говорить, что этот дурман — тоже средство ведения джихада [75] , разве такой джихад разрешен? И о каком джихаде вообще идет речь, если в Афганистане правоверные убивают правоверных… разве же это джихад?
75
В исламе есть Коран — высший источник права, есть хадисы, то есть высказывания и действия Пророка Мухаммеда, являющиеся основой для подражания, и есть фикх — то есть исламское право, творимое авторитетными богословами по первым двум источникам. Ваххабиты выступали за прямое следование нормам Корана, не признавая ни фикха, ни даже хадисов. Например, если в Коране написано, что мусульманину запрещены дурманящие напитки из плодов хлебного дерева — значит, водка к этому не относится, она не из плодов хлебного дерева. Работающие же в Мекке, в Медине, в Казани, в других городах авторитетные мусульманские ученые распространяли эту норму Корана на все виды дурмана, в том числе на водку и на наркотики.