Разные оттенки смерти
Шрифт:
– Ты уверена? – спросил он, поворачиваясь к ней, чтобы найти в ее глазах подтверждение слов.
– Абсолютно. Мы обо всем этом забыли.
Несколько мгновений он молчал. Потом они оба увидели Рут – та вышла из своего маленького коттеджа на дальней стороне деревенского луга, открыла калитку и похромала к другой скамейке. Усевшись, она посмотрела на Клару и Оливье и подняла руку.
«Пожалуйста, – мысленно взмолился Оливье. – Покажи мне средний палец. Скажи какую-нибудь грубость. Назови гомосеком, пидором. Тупицей».
– Я знал, что ты так ответишь, но не уверен,
Рут взглянула на Оливье. Немного поколебалась. Помахала.
Помедлив, Оливье кивнул ей. Потом с печальной улыбкой посмотрел на Клару:
– Спасибо, что выслушала. Если когда-нибудь захочешь поговорить о Лилиан или о чем-то подобном, ты знаешь, где меня найти.
Он махнул рукой, но не в сторону бистро, а указывая на Габри, который, не обращая внимания на клиентов, болтал с приятелем. Оливье с улыбкой смотрел на него.
«Да, – подумала Клара. – Габри – вот его дом».
Она взяла свои мокрые газеты и двинулась по лугу, но Оливье окликнул ее. Она остановилась, и он ее догнал.
– Возьми. Ты свой пролила. – Он протянул ей стакан с шанди.
– Нет, спасибо. Пойду к Мирне, выпью у нее что-нибудь.
– Пожалуйста, – сказал он.
Клара посмотрела на стакан, из которого он отпил немного, потом заглянула в его добрые умоляющие глаза – и взяла шанди.
– Merci, mon beau Olivier.
Она пошла к деревенским магазинам, размышляя о том, что сказал Оливье.
Прав ли он? Может, они действительно не простили его?
В этот момент из бистро вышли двое и медленно направились по рю Дю-Мулен к гостинице и спа-салону на вершине холма. Клара с удивлением проследила за ними. Оказывается, они здесь. И вместе.
Потом она перевела взгляд на собственный дом. И на одинокую фигуру возле него. Этот человек тоже смотрел на тех двоих.
Старший инспектор Гамаш.
Гамаш смотрел на Франсуа Маруа и Андре Кастонге, которые медленно поднимались на холм.
Они вроде бы не разговаривали, но явно хорошо себя чувствовали в обществе друг друга.
Всегда ли так было? Или десятилетия назад, когда они были молодыми предпринимателями, только начинавшими карьеру, отношения между ними были иными? Борьба за территорию, борьба за влияние, борьба за художников.
Возможно, эти двое всегда относились друг к другу с приязнью и уважением. Но Гамаш сомневался в этом. И тот и другой были слишком влиятельными, слишком амбициозными. Их эго было слишком велико. Да и на карте стояло слишком многое. Они могли быть вежливыми, даже учтивыми. Но вряд ли были друзьями.
И тем не менее они поднимались по склону холма, как два старых однополчанина.
Наблюдая за ними, Гамаш ощутил знакомый запах. Немного повернувшись, он увидел, что стоит рядом со старым, корявым кустом сирени на углу дома Питера и Клары.
Куст казался хрупким, слабым, но Гамаш знал, что сирень – растение долголетнее. Она переживает бури и ветра, трескучие зимы и поздние морозы. Она растет и цветет там, где умирают внешне гораздо более сильные растения.
Гамаш обратил внимание, что в Трех Соснах много сиреневых кустов. Не новые гибриды ярких оттенков, которые цветут два раза в год. Нет, здесь росли светло-фиолетовые и белые, как в саду у его бабушки. Когда эти кусты были молодыми? Неужели солдаты, возвращавшиеся из Вими, Фландрии, Пашендейля [23] , проходили мимо этих самых кустов? Неужели и они вдыхали этот аромат и понимали, что наконец вернулись домой? К мирной жизни.
23
Вими, Фландрия, Пашендейль – места ожесточенных боев Первой мировой войны.
Он отвлекся от созерцания сирени и успел увидеть, как двое пожилых мужчин входят в дверь гостиницы на холме и исчезают внутри.
– Шеф. – Из сада к нему направлялся инспектор Бовуар. – Выездная криминалистическая бригада заканчивает работу, а Лакост вернулась из бистро. Как вы и предполагали, уже через полминуты все присутствующие в бистро знали всё, что было известно Габри и Оливье.
– И?..
– И ничего. Лакост сказала, что все вели себя так, как вы и думали. Любопытство, огорчение, опасение за себя. Судя по всему, никто не знал убитую. Лакост после этого поспрашивала у посетителей, показывала фотографию убитой, описывала ее. Никто не видел ее на барбекю.
Гамаш был разочарован, но не удивлен. У него росло подозрение, что все задумывалось так, чтобы эту женщину никто не видел. По крайней мере, живой.
– Лакост начала оборудовать оперативный штаб в здании старого вокзала.
– Bon. – Гамаш зашагал через деревенский луг, и Бовуар пристроился рядом с шефом. – Я вот думаю, не оставить ли здесь постоянное отделение.
Бовуар рассмеялся:
– Почему бы вообще не перевести сюда весь отдел? Кстати, мы нашли машину мадам Дайсон. Похоже, она приехала сама. Машина вон там. – Бовуар показал на рю Дю-Мулен. – Хотите ее увидеть?
– Absolument.
Они изменили направление и пошли по грунтовой дороге тем же путем, каким только что прошли два пожилых человека. Когда они добрались до вершины, Гамаш увидел серую «тойоту», припаркованную на обочине в сотне ярдов от них.
– Далековато от дома Морроу и от вечеринки, – заметил Гамаш, чувствуя тепло полуденного солнца, пробивающегося сквозь кроны деревьев.
– Верно. Наверное, тут вчера было полно машин. Видимо, ближе было не поставить.
Гамаш задумчиво кивнул:
– А это означает, что она приехала не с первой волной. Или же намеренно припарковалась подальше от дома.
– Но зачем бы она стала это делать?
– Может, не хотела, чтобы ее видели.
– Тогда зачем надевать такое заметное платье?
Гамаш улыбнулся. Это был хороший вопрос.
– Когда у тебя слишком умный заместитель, это действует на нервы. Где они, те деньки, когда я таскал тебя за вихор и ты во всем со мной соглашался?
– И когда же это было?
– И опять ты прав. Это нужно прекратить. – Он улыбнулся сам себе.