Разные рассказы
Шрифт:
По обычаю они пожали друг другу руки перед тем, как разойтись по углам. Ульшин тоже разделся до пояса и сейчас стеснялся своей наготы, нездорового тела тонкой кости, мешковатых нижних панталон. Публика загудела, выражая свои симпатии. Секунданты вышли и заперли за собою дверь. Шакалин не начинал, ожидая, пока Волосатик с Прокрустом займут места на галерее.
Стены в комнате для дуэлей были гладкими изначально, а за годы отполировались бесчисленными спинами до темно-каменного блеска. Противники начали медленно передвигаться по периметру. Пол, горизонтальный у стен, уже через шаг набирал уклон и скользко проваливался к центру комнаты, плавно переходя в черную яму - трубу метра полтора в диаметре. Труба с легким наклоном уходила вниз, на бесконечную глубину,(глубину пробовали проверять веревкой с грузиком, но веревок всегда нехватало). Одно из тел, ещё живое, упадет туда через несколько минут, закричав напоследок. Рано или поздно оно разобьется о дно - все, что падает с большой высоты, разбивается - и костей на невидимом дне станет немножно больше. (Иногда в яму сбрасывали крупных черных собак с гладкой шерстью, каждую на маленьком черном парашуте похожем на зонтик - для гарантии, чтобы тела быстрее превращались в кости)
Шакалин сделал быстрый выпад и публика зааплодировала.
– Нет, ещё не сейчас, - сказал он.
Ульшин отступил.
– Смотри, не сорвись раньше времени, - продолжил Шакалин, - дай моим девочкам насмотреться.
– Все равно мы сейчас во сне, - сказал Ульшин, - можешь убить меня, я не боюсь. Я все равно проснусь в своей постели.
– Интересно, как ты туда попадешь, - сказал Шакалин, - где же твое приспособление, которое вставляется в ухо и включается кнопочкой?
– Я забыл его там, - похолодел Ульшин.
– То-то же!
Спина обильно вспотела и прилипала к стене. В каменном мешке голоса звучали громко, смешиваясь с собственным эхом. Шакалин сделал ещё один выпад и шлепнул Ульшина по щеке:
– Не дрожи так, моя цыпочка.
– Прощай, - сказал Ульшин, сделал шаг к центру комнаты и поскользнулся.
– Эй, постой!
Шакалин схватил его за руку, удерживая, но Ульшин уже заскользил вниз. Он увидел черную бездну: там ничего, ничего, ничего. Почему же мы так боимся умереть, если там ничего? Если там только чернота?
Он дернул руку и чужое тело с неожиданно громким визгом нырнуло мимо; он начал сьезжать, позорно напуганный. Завис, стуча зубами.Закрытые глаза видели кровавый туман, яркий и полупрозрачный. Ладони припали к гладкому камню. Снизу поднимался легкий сквозняк. Шакалинский визг становился тише и тише. Замер, оставшись только в памяти.
Волосатик с Прокрустом вошли в комнату. Волосатик смеялся, но Прокруст был явно недоволен.
– Дуэль ещё не закончена, - обьявил он, - пожалуйста, не расходитесь. Скорее всего будет ещё одна жертва.
Ульшин переставлял ладони и передвигался вверх. Я не падаю, думал он, но почему я не падаю? Сердце билось о полированый камень. Ладони держали, хотя держались ни на чем.
– Он ни на чем не держится, - сказал Прокруст и махнул в воздухе носком ноги, пытаясь столкнуть ползущего человека, - совершенно ни на чем, сейчас он соскользнет. Ну так же не бывает, падай ты в конце-то концов!
Но Ульшин уже выбрался.
Волосатик жал ему руку, задрав голову и открыв рот буквой "О". Он что-то говорил, но Ульшин не слышал.
2.
Весь этот день он никого не принимал, только вечером зашли две шакалинские старшеклассницы, попросили закурить и предложили свои услуги.
– Ах, какой был мужчина!
– сказала одна из них.
(А ведь без нижнего белья, подумал Ульшин, есть своя прелесть в снах.)
– Подлец он был и бил меня в школе два раза, - ответил Ульшин.
– Ну и что?
– сказала вторая.
– Меня он больше бил. Но какой мужчина!
– У меня проблема, - сказал Ульшин.
– Жаль, придется искать кого-нибудь другого.
– У меня другая проблема. Я не могу отсюда выбраться.
Школьницы удивленно открыли ротики.
– Здесь же тюрьма, отсюда нельзя выбраться, - сказали они хором. (дуэтом, но звучало как хор.)
– Я вобще-то не здешний, - сказал Ульшин, - я пришел из того места, где ваши сны. И хочу вернуться обратно. Мне не нравятся ваши порядки. Сегодня меня чуть не убили. А что будет завтра? Но выбраться я не могу потому что машина снов осталась в том мире.
– Не бойся, - сказали школьницы, - если у тебя другая проблема, то мы останемся с тобой.
Ульшин не отказался, но попросил подождать несколько дней. Нужно было прйти в себя.
На следующее утро сумел прорваться корреспондент "Тюремного листка".
– Я вас не звал, - сказал Ульшин, - кто вы такой?
– Корреспондент самой читаемой газеты современности. Пресса.
– Что за газета?
Корреспондент обьяснил:
– Раньше в тюрьме было две газеты: в цехе резиновых рогаток выпускали "Резиновую правду", а в цехе мягких игрушек "Ватную правду". Потом газеты обьединились в "Тюремную правду". Заключенные жаловались, что мы пишем одну неправду, поэтому газету переименовали в "Тюремный листок". И вот я перед вами.
Корреспондент включил диктофон и стал задавать вопросы. Оказывается, все население сектора только и говорило, что о необычной победной тактике Ульшина. Просто переворот в искусстве дуэлей - довольно однообразном искусстве.
– Я знаю, что вы были друзьями с детства, - сказал корреспондент.
– Нет, мы всего лишь учились в одной школе.
– Что вы чувствуете, лишившись друга?
– Удовлетворение.
– "Светлую грусть", - продиктовал корреспондент диктофону и диктофон записал, удовлетворенно хмыкнув.
– Когда вы собираетесь провести свою следующую дуэль?
– Никогда больше.
– А с кем, если не секрет?
– С вами.
Корреспондент обиделся и выключил диктофон. Дальнейшую беседу он записывал карандашом.
Он сообщил, что Ульшин теперь считается девятикратным победителем, после победы над восьмикратным; что применение пластилина для придания рукам липкости признано законным и теперь будет применяться всеми дуэлянтами; что от Ульшина ждут новых победных дуэлей и даже побития рекорда великого Дюссо, который победил в двенадцати и случайно погиб в тринадцатой дуэли (пылинка попала в глаз).