Разные жизни Грэма Грина
Шрифт:
Ироническая подоплека этого эпизода достаточно многослойна. В вопросах секса Грин и сам отличался болезненной противоречивостью, которую столь безапелляционно заклеймил в своей студенческой статье: его одновременно и привлекали, и отвращали любовные акты, и женщин он по укоренившейся привычке делил на святых и блудниц (к этим мотивам он неоднократно возвращался в своих романах). Увидев в Вивьен Мадонну, он воспылал к ней романтической любовью. Девушке в ту пору было всего девятнадцать лет, чувства ее были незрелы, к тому же она была девственницей и, по собственному признанию, испытывала отвращение к физической стороне любви. Выходить замуж за Грина ей совсем не хотелось — ей вообще не хотелось замуж. Однако он поставил себе цель покорить ее сердце, в чем и преуспел, продемонстрировав исключительную силу воли и обрушив на избранницу поток любовных писем: за два с
Ради нее он прошел катехизацию и был принят в лоно святой церкви. Тогда же он попытался избавить ее от страха перед сексом — предложил ей брак без супружеской постели. Согласно Моклеру, в ответ Вивьен выступила с куда более странным предложением: если ее мать усыновит Грина, они смогут жить как брат с сестрой. Грин начисто отверг эту идею, однако, рисуя заманчивые картины предстоящего медового месяца, обещал, что у них будут отдельные спальни. Не в силах отвергнуть столь пылкую галантность, Вивьен сдалась и согласилась стать женой Грина. Он торжествовал и наслаждался счастьем. Однако, как удалось установить Шерри, в первый же год супружеской жизни он стал наведываться к женщинам легкого поведения. По утверждению Моклера, Грин зачастил в злачные заведения сразу после того, как предложил Вивьен руку и сердце.
Проститутки, без сомнения, привлекали Грина на протяжении всей его жизни. В середине 30-х годов с одной из них по имени Аннет, у него был вполне серьезный роман, а героиней его книги «Почетный консул» стала представительница древнейшей в мире профессии. Он непременно посещал публичные дома во всех странах, куда его заносила судьба, причем нередко ради впечатлений, а не оказываемых там услуг. Однако такое потакание собственному сластолюбию с первых же дней супружеской жизни едва ли могло благотворно сказаться на ее дальнейшем течении. Хотя Грин безусловно испытывал к Вивьен теплые чувства, посвящал ей книги и регулярно писал нежные послания, он сознательно провел большую часть супружеской жизни отдельно от нее и своих двух детей, причем уединение зачастую делила с ним та или иная любовница.
Имеются свидетельства того, что семейным отношениям мало способствовала также католическая метода планирования семьи. Грин полностью разделял убеждение С. Коннолли в том, что «детская коляска в коридоре — злейший враг искусства», но Вивьен оставалась в этом отношении послушной дочерью католической церкви. Согласно Моклеру, супружеская спальня их была разделена занавеской, предназначенной содействовать воздержанию. В беседах с Леопольдо Дураном Грин с завидным постоянством критиковал запрет католиков на искусственную контрацепцию и, насколько мне известно, отослал мой роман «Падение Британского музея» архиепископу Вестминстерскому кардиналу Хинану, питая слабую надежду на то, что сатирическое развитие этой темы окажется для кардинала поучительным.
Однако секс был не единственной причиной несовместимости супружеской четы. Грэм Грин, обуреваемый таинственными демоническими силами, наделенный блестящими талантами, переменчивый и погруженный в собственные переживания, порой впадал в депрессию, граничившую с самоубийством. В противоположность ему Вивьен была робкой, пассивной, приверженной условностям и весьма положительной на английский манер особой. Как справедливо замечает Моклер, «двум столь непохожим людям, надо полагать, не стоило даже и думать о том, чтобы связывать себя узами брака». Этот брак принес им и счастье, и несчастье, однако в то время как Грин чувством вины за доставляемые жене страдания подпитывал свое вдохновение, Вивьен была просто по-житейски несчастна. Хотя, как и Грин, она, похоже, не могла или не хотела решиться на развод — лишь через многие годы их супружество потерпело окончательный крах.
Дальнейшее развитие деликатной темы неблагополучного брака мы находим во втором томе биографии Нормана Шерри. По словам самой Вивьен, супружеские отношения прекратились как раз перед началом Второй мировой войны, но эпизодически Грин и Вивьен делили постель вплоть до 1947 года, хотя Грин большую часть времени проводил вне дома. С 1935 года и до начала войны пристанищем для семьи служил построенный в стиле королевы Анны особняк в Клапаме. Как писатель на вольных хлебах Грин пробавлялся тогда случайными заработками: к скромным гонорарам за художественные произведения приплюсовывалась плата за рецензии на книги и фильмы, путевые заметки, сценарии. Трудился Грин с каким-то маниакальным упорством, и не только ради денег, но, как можно предположить, и для того, чтобы заглушить
Читавшие «Доверенное лицо», возможно, припомнят один довольно живой эпизод: герой по имени Д., спасаясь бегством от убийц, врывается в пустующую квартиру, на двери которой висит табличка с фамилией «Глоувер». Обстановка подсказывает герою, что хозяйка квартиры— «незамужняя стареющая женщина, очевидно, довольно ограниченная»» {{Перев. с англ. М. Виленского и З. Юрьева.}}. Эта понятная только двоим шутка — а Грин нередко прибегал к подобному в своих романах — была адресована Дороти и исключала из игры Вивьен, которая, возможно, прочла этот пассаж задолго до того, как стала догадываться о существовании в жизни мужа женщины по фамилии Глоувер. Тем временем началась война, и он отправил Вивьен с детьми в более безопасное (хотя и менее комфортабельное) место — к своим родителям, а затем к друзьям в Оксфорд.
Сам Грин оставался в Лондоне якобы в семейном особняке, однако большую часть времени проводил с Дороти. Супружеская измена, по иронии судьбы, спасла его от верной смерти, поскольку как-то ночью, когда он был у своей подруги в Блумсбери, в их дом в Клапаме попала немецкая бомба (впоследствии изменивший свою реальную топографию эпизод спасения был помещен в роман «Конец одной любовной связи {{Впервые на русском языке был опубликован роман под названием «Конец одного романа» («Иностранная литература», № 5—6, 1992).}}). Грин как будто разом освободился от тяготивших его уз добропорядочного семьянина. Журналист Малькольм Маггеридж заметил, что не может забыть «того ликующего выражения лица, с которым Грин сообщил ему о гибели дома, где жил с семьей». Через несколько лет Грин довершил начатое немецким бомбардировщиком в своем мрачноватом юмористическом рассказе «Разрушители», исполненном красочных подробностей. Лишившаяся семейного гнезда Вивьен была вне себя от горя и с той поры занялась коллекционированием старинных кукольных домиков. Их брак все более походил на психологические драмы Стриндберга и Ибсена разом. Однако знакомство Вивьен с Дороти Глоувер, состоявшееся во время ее случайного посещения лондонской квартиры Грина в один из послевоенных дней и впоследствии ею описанное, скорее вызывает в памяти фарсы в духе Ноэла Коуарда {{Ноэл Коуард (1899—1973) — английский актер и драматург.}}:
Дальше прихожей мы не пошли и остановились, продолжая говорить о пустяках. Грэма как будто что-то беспокоило, и спустя некоторое время невысокая полноватая женщина в синих очках, делавших ее похожей на героиню викторианского романа, возникла на пороге. Она напоминала аппетитный пончик. В дверях женщина отпрянула и произнесла: «Ой, Грэм, я хотела спросить, нельзя ли мне позвонить от вас моему скорняку». Я сразу же подумала: «Ведь это ж надо, не поленилась преодолеть три лестничных пролета, чтобы из чужой квартиры в семь вечера звонить скорняку». Грин представил нас друг другу, и я тут же откланялась. Было очевидно, что он собирается идти с ней ужинать; непонятно, зачем понадобилась эта дурацкая история про скорняка.
В то время Дороти было уже за пятьдесят, но даже когда она была моложе, его друзья не могли разгадать тайну, чем ей удалось приворожить Грина. Она была толстушкой и коротышкой, а чертами лица, если судить по единственной фотографии в книге Нормана Шерри, смахивала на лягушку. Однако к Грину она привязалась всей душой, умела хранить секреты и была не робкого десятка. Особенно оценил он ее смелость во время бомбежки Лондона — в то время днем он работал в центре города, а вечерами участвовал в добровольной пожарной бригаде, да еще находил время для флирта с Дороти (какой-то пожарный чин был шокирован, увидев, как они нежничают в углу бомбоубежища. «Но это же мистер Грин, — сказал ответственный дежурный, — один из лучших наших пожарников, а с ним его прелестная жена»).