Разоблаченная Изида. Том I
Шрифт:
Из тех рукописей, которые дошли до нас, большинство являются латинскими переводами с греческого, сделанными, главным образом, неоплатониками с оригиналов, сохраненных некоторыми адептами. Марцилий Фицин, который первым опубликовал их в Венеции в 1488 г., дает только выдержки оттуда, а наиболее важные части, кажется, или были намечены или нарочно пропущены, как слишком опасные для опубликования в те дни инквизиторских костров. То же самое происходит теперь, когда каббалист, посвятивший всю свою жизнь изучению оккультизма и овладевший великой тайной, отваживается сказать, что только каббала приводит к познанию Абсолюта в Бесконечном и Бесконечного в Конечном, – над ним смеются все те, кто, вследствие знания невозможности разрешить квадратуру круга в виде физической проблемы, отрицают возможность сделать это в метафизическом значении.
Психология, по словам величайших авторитетов
«Мы сознаем, наконец, что не только не разработана физиология мозга, но также не существует никакой физиологии нервной системы».
Химия была совершенно перестроена по-новому в течение последних нескольких лет, поэтому, подобно всем молодым наукам, этого ребенка еще нельзя считать крепко стоящим на ногах. Геология еще не в состоянии сообщить антропологии, как долго уже человечество существует на земле. Астрономия, одна из наиболее тонких наук, все спекулирует и находится в тупике по поводу космической энергии и многого другого не меньшей важности. Уоллес говорит нам, что в антропологии существует большое расхождение во мнениях по наиболее важным вопросам, касающимся происхождения человека. Многие выдающиеся врачи по поводу медицины высказались, что она не более, как область научных догадок и предположений. Везде неполность, незавершенность, а совершенства нигде. Когда мы смотрим на этих серьезных людей, ощупью шарящих в темноте в поисках нехватающих звеньев их разорванных цепей, они кажутся нам уподобляющимся людям, отправившимся из бездонной пропасти по расходящимся тропинкам. Каждая из них оканчивается на краю бездны, которую они не в состоянии исследовать. С одной стороны, у них нет средств, чтобы спуститься в ее сокровенную глубину; с другой стороны, при каждой попытке их отбрасывают ревнивые часовые, которые не пропустят их. И таким образом, они продолжают изучать и наблюдать низшие силы природы, время от времени посвящая публику в свои великие открытия. Разве они, в самом деле, не наталкивались на жизненную силу и не уловили ее играющей свою игру корреляции с химическими и физическими силами? Действительно, они наталкивались. Но если мы спросим их, откуда эта жизненная сила? Как это получается, что они, которые недавно так твердо верившие, что материя уничтожима и может перестать существовать, а теперь так же твердо верят, что она неуничтожима и не перестает существовать, – как это получается, что они не в состоянии рассказать нам больше о ней? Почему они в этом случае вынуждены, как и во многих других случаях, возвращаться к доктрине, преподанной Демокритом двадцать веков тому назад? [300] Спросите их, и они ответят:
300
Демокрит сказал, что из ничего нельзя сотворить ничего, и поэтому ничто не может быть превращено в ничто.
«Сотворение или уничтожение материи, увеличение или уменьшение материи находятся за пределами науки… ее область целиком ограничивается изменениями в материи… царство науки в пределах этих изменений – сотворение и уничтожение находятся вне пределов царства науки» [264, приложение].
Ох! но они находятся вне пределов досягаемости только материалистических ученых. Но зачем утверждать это в отношении науки? И если они говорят, что «энергия неразрушима, и ее может разрушить только та же самая сила, которая ее создала», то этим они молчаливо признают существование такой силы и поэтому не имеют права ставить палки в колеса тех, которые, будучи смелее, чем они сами, пытаются проникнуть за эти пределы, и находят, что это может быть осуществлено только поднятием Завесы Изиды.
Но, наверное, должна же быть среди этих зачаточных отраслей науки одна завершенная! Нам кажется, что мы слышали гром аплодисментов, подобный «голосу многих вод», при открытии протоплазмы. Но, увы! когда мы обратились к мистеру Гёксли, ученому, родителю новорожденного дитяти, то нашли его слова:
«Строго говоря, правда, что химическое исследование почти
Все это, действительно, признание. Выходит тогда, что аристотелевский метод индукции в некоторых случаях приводит к неудачам в конце концов. Этим, кажется, также объясняется тот факт, что этот образцовый философ, несмотря на все его тщательное изучение частного прежде, чем подниматься ко всеобщему, учил, что земля является центром вселенной; тогда как Платон, запутавшийся в месиве пифагорейских «странностей» и начинающий со всеобщих принципов, был прекрасно осведомлен о гелиоцентрической системе. Мы легко можем доказать этот факт, пользуясь упомянутым индуктивным методом, в пользу Платона. Мы знаем, что содалическая клятва посвященного в мистерии не позволяла ему ясно и недвусмысленно поделиться с миром своим знанием.
«Мечтой его жизни было», – говорит Шампольон, – «написать труд, в котором изложить полностью все доктрины, преподанные ему египетскими иерофантами; он часто говорил об этом, но всегда должен был воздерживаться от этого вследствие своей „торжественной клятвы“.
А теперь, судя наших современных философов по обратному методу, – а именно, рассуждая от общего к частному, и оставляя в стороне ученых, как индивидуумов, чтобы высказать наше мнение о них в целом, – мы вынуждены заподозрить эту весьма почтенную ассоциацию в наличии узкомелочных чувств по отношению к своим старшим, древним, архаическим собратьям. В самом деле кажется, что они как будто никогда не забывали поговорки: «Потуши солнце, и тогда засияют звезды». Мы слышали однажды, как французский академик, человек глубокой учености, сказал, что он с радостью пожертвовал бы собственной репутацией, чтобы изгладить из памяти людской многочисленные и смешные ошибки и провалы своих коллег. Но напоминание об этих ошибках не может быть слишком частым, принимая во внимание наши цели и предмет, который мы защищаем. Придет время, когда дети нынешних ученых, если они не унаследуют слепоты духа своих скептических родителей, будут стыдиться унизительного материализма и узости мышления своих отцов. Выражаясь языком достопочтенного Уильяма Ховитта,
«Они боятся новых истин, как сова и вор боятся солнца. Одно только рассудочное просвещение не в состоянии постичь духовное. Как солнце отнимает свет у огня, так дух лишает зрения один только голый рассудок».
Это старая, старая история. С того времени, когда проповедник написал, – «ни глаза не удовлетворяются зримым, ни уши – слышимым», – ученые повели себя так, как будто сказанное было написано для того, чтобы описать их умственное состояние. Как верно Ликки, сам будучи рационалистом, не сознавая обрисовывает свойство ученых высмеивать все новое; он дает описание того образа мышления, с каким «образованные люди» принимают сообщение о совершившимся чуде!
«Они принимают его», – говорит он, – «с абсолютным и даже ироническим недоверием, исключающим надобность проверки фактов и свидетельств!»
Более того, пропитанные модным скептицизмом после того, как они пробились в академию, они, в свою очередь, превращаются в преследователей.
«Это любопытное явление в науке», – говорит Ховитт, – «что Бенджамин Франклин, который сам на себе испытал насмешки своих сограждан за свои попытки отождествить молнию с электричеством был одним из членов комитета ученых в Париже в 1778 году, который занимался исследованием месмеризма и осудил его, как абсолютное шарлатанство!» [301]
301
Дата указана неправильно, это должен был быть 1784 г.
Если бы люди науки ограничивались только дискредитацией новых открытий, это было бы в какой-то степени простительно вследствие их склонности к консерватизму, порожденному долголетней привычкой к тщательному изучению; но они не только претендуют на оригинальность, не подтверждаемую фактами, но и презрительно отбрасывают все утверждения о том, что люди древних времен знали столько же и даже больше, чем они сами. Жаль, что ни в одной из их лабораторий не вывешен текст из «Екклесиаста»:
«Бывает нечто, о чем говорят: „смотри, вот это новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас» [Екклесиаст, I, 10].