Разорванный август
Шрифт:
Ремарка
«В коммюнике Министерства иностранных дел Франции говорится: «Смещение Горбачева, если подтвердится его окончательный характер, – это важное событие, настолько же, насколько и то, что оно сопровождается объявлением чрезвычайного положения... Необходимо внимательно разобраться во всех обстоятельствах, в которых произошло это смещение, и особенно в мерах, которые предпримут его авторы, чтобы оценить их значение для внутреннего положения в СССР и в международном плане».
Ремарка
«Генеральный
Ремарка
«Государственный министр иностранных дел Индии Эдуардо Фалейро сделал следующее заявление: «Мы поддерживаем контакт с Москвой и внимательно следим за происходящим. Однако, разумеется, наши отношения с СССР не зависят от личностей, и перемены в Москве не затронут их».
Глава 18
Ельцин поздно вернулся вчера из Казахстана. Они подписали вместе с Назарбаевым договор о сотрудничестве двух республик, и российская делегация задержалась до позднего вечера на ужине и длинном концерте. Поэтому в самолете Ельцин спал, и, когда его привезли домой, он тоже отправился спать. Рано утром его разбудила дочь Татьяна. Она вбежала в его комнату с криком:
– Папа, вставай! Переворот!
Он недовольно открыл глаза, все еще медленно приходя в себя, и посмотрел на дочь.
– Какой переворот? Это же незаконно.
– Горбачева отстранили, – начала пояснять дочь, – объявили о создании ГК ЧП. Теперь Горбачева заменил Янаев. Ты меня понимаешь?
Сон как рукой сняло. Ельцин вскочил с постели и быстро оделся. По телевизору передавали сообщение о создании Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР. В него вошли Янаев, Павлов, Бакланов, Крючков, Пуго, Язов и Тизяков со Стародубцевым. Они приняли обращение к советскому народу, и был зачитан Указ Янаева о невозможности, по состоянию здоровья, исполнения Горбачевым функций президента. А затем и Постановление ГКЧП. В конце было зачитано обращение Янаева к главам государств и правительств. Присутствующие потрясенно молчали. Неожиданно раздался резкий телефонный звонок, и все вздрогнули. Татьяна первая успела к аппарату.
– Это Руслан Имранович, – сказала она, глядя на отца.
Тот подошел к телефону, взял трубку.
– Вы все слышали? – спросил Хасбулатов. – Они решились на переворот.
– Приезжайте ко мне, – предложил Ельцин, – нам нужно быть вместе. – Он повернулся, увидел встревоженные лица жены и дочери и твердо сказал: – Нужно позвонить всем, кто живет рядом с нами. – В эти минуты в нем проснулся подлинный лидер, упрямый, сильный, не сдающийся ни при каких обстоятельствах сибирский мужик.
Ельцин стоял у телефона и думал, как ему поступить. Он давно понимал, что подобный исход может произойти в любой день. Слишком откровенно его не любили в союзном руководстве, слишком явно считали возмутителем спокойствия и радикально настроенным политиком, с которым нельзя иметь никаких дел. Именно поэтому, уже после своей инаугурации, когда был подписан Указ о департизации, он отправился в Тульскую дивизию, где встретился с командующим воздушно-десантными войсками Павлом Грачевым. Генерал ему понравился. Он был смелым, немного наглым, но прямым и открытым. Ельцин спросил, может ли российское руководство положиться на десантников в случае необходимости? Грачев ответил, что может.
Именно ему Ельцин и позвонил в это утро. Других военных подразделений у российской власти просто не было. Он спросил, как Грачев оценивает ситуацию. Генерал честно ответил, что он военный и будет исполнять приказы, присяга для него важнее всего. Ельцин согласился и сказал, что не собирается подставлять десантников, но ведь российская власть выбрана народом и является законной властью на территории России. Грачев долго молчал. Затем предложил прислать свою разведроту. Ельцин удовлетворенно положил трубку и сказал жене и дочери:
– Грачев – наш.
К этому времени в Архангельское, на дачу к Ельцину, срочно приехали Силаев, Хасбулатов, Бурбулис, Шахрай, Полторанин, Ярошенко. Все понимали критическую важность момента. Поэтому начали диктовать обращение к гражданам России. В нем прямо говорилось о незаконности отстранения президента от власти и выдвигались требования о срочном созыве съезда народных депутатов СССР. При этом подчеркивалось, что назревшие экономические, политические и социальные проблемы не могут решаться силовыми методами.
Дочери Ельцина печатали это обращение на машинке, а затем передавали в Зеленоград, откуда можно было распространять его по другим каналам. Почти сразу приехал Коржаков, который понимал, насколько опасным может быть развитие ситуации. Следом за ним приехал Собчак. Он пробыл минут пятнадцать, объяснил, что торопится в Ленинград, и, уходя, обратился к супруге Ельцина – Наине Иосифовне:
– Да поможет вам Бог!
По телевизору продолжали передавать новости Государственного комитета по чрезвычайному положению. Затем начали читать заявление председателя Верховного Совета СССР. Лукьянов неожиданно заявил, что Союзный договор подготовлен с нарушением ряда требований Верховного Совета СССР, что в нем не учтены результаты всесоюзного референдума, не прописаны механизмы единого экономического пространства, финансовой системы, деятельности союзных властей, налоговые поступления в союзный бюджет. В проекте договора не были учтены рекомендации юристов о приоритете союзных законов над республиканскими, проблемы реализации законов и преемственности в работе государственных органов. Любой человек, кто читал или слышал это заявление Лукьянова, мог изумленно спросить: почему председатель Верховного Совета СССР ждал так долго, до последнего дня, чтобы обнародовать свое заявление с таким количеством нарушений?
С правовой точки зрения заявление Лукьянова во многом было правильным. Договор превращал единое и мощное государство в рыхлую непонятную структуру с неясно очерченными правами союзного руководства. И, конечно, договор не способствовал бы созданию основ сильной экономической модели, успешной работе финансовых и банковских организаций. Но, услышав это заявление, Ельцин и окружающие его политики поняли, что Лукьянов просто сдал своего многолетнего друга и оказал ГКЧП неоценимую услугу. Подобное заявление делало легитимным утверждение членов ГКЧП о невозможности подписания подобного Союзного договора.