Разорванный август
Шрифт:
– Будет вам заключение, – мрачно ответил Янаев и первым повесил трубку.
Ельцин нахмурился. Неужели они могут пойти на физическое устранение Горбачева? Или это очередной блеф Янаева? Он решил, что нужно позвонить самому Крючкову. Им отключили все правительственные телефоны в Белом доме, но работал телефон его помощника Виктора Илюшина, который был установлен накануне девятнадцатого августа. И этот телефон не попал в список подлежащих отключению. Звонить Крючкову Ельцин передумал, чтобы иметь необходимую оперативную связь. Однако танки за окнами были реальностью, и он решил позвонить Язову. В течение двух часов он не мог дозвониться
– Ваши танки стоят перед окнами нашего здания, – грозно начал Ельцин. – Вы можете объяснить, почему вы ввели их в столицу, как в захваченный город?
– У нас приказ, – ответил Язов. – Мы военные люди и обязаны выполнять приказы.
– Какие приказы? У вас есть главнокомандующий – президент страны. Где сейчас Горбачев? Что с ним?
– С ним нет связи, – ответил Язов.
– В таком случае отзовите войска в казармы.
– Они выполняют свой конституционный долг, – возразил маршал, – а российское руководство должно прекратить преступное сопротивление законным властям.
– Это незаконные власти. Они не получали полномочий на ввод танков в город и объявление чрезвычайного положения, – возмутился Ельцин.
Он не мог знать, что в кабинете Язова в это время находилась его супруга, которая приехала к нему, услышав последние новости по телевизору. Она была напугана и взволнована случившимся. К этому времени уже состоялась пресс-конференция членов ГКЧП. Зайдя к мужу, она тихо спросила его:
– Что ты делаешь, Дима? Посмотри, с кем ты связался! Ты же сам над ними все время смеялся. Позвони немедленно Михаилу Сергеевичу.
Маршал угрюмо ответил, что с Горбачевым нет связи. После разговора с Ельциным он приказал отвезти жену домой, но неприятный осадок от всего происходящего остался. Ночь он провел в своем кабинете. Об этих подробностях Ельцин узнал уже гораздо позже.
Он не мог знать в тот день, что у Янаева поздно вечером собрались члены ГКЧП. Никто не понимал, что происходит. Вокруг Белого дома стояли толпы людей, Указ о чрезвычайном положении в Москве не выполнялся, по всему городу раздавали листовки и подпольно выпущенные обращения российского руководства. Зарубежные информационные агентства уже передавали это обращение по своим каналам, а сотрудники запрещенных к изданию газет уже готовили свои новые номера.
Варенников посылал отчаянные телеграммы из Киева с требованием немедленно начать аресты. Павлова увезли домой, врачи запретили ему завтра выходить на работу. Язов остался в своем кабинете. К Янаеву приехали Тизяков, Стародубцев, Крючков, Пуго и Бакланов. Шенин позвонил из ЦК КПСС и раздраженно сказал, что не понимает, как действует созданный Комитет и почему, кроме демонстрации танков, не предпринимается никаких конкретных мер.
Янаев пытался высказываться, но все были очень уставшие, и его никто уже не слушал. Крючков сказал, что нужно принимать более действенные меры. С ним все были согласны, но никто не знал, что именно следует делать. Танки стояли на улицах города, но их, похоже, уже никто не боялся. Правда, успокаивала обстановка по всей стране. В республиках было спокойно, во многих городах люди вышли на работу, никаких митингов и демонстраций протеста.
Решили отложить решение до утра. Бакланов прошел в своей кабинет и, раздраженный потерянным днем, написал заявление: «В связи с неспособностью ГКЧП стабилизировать ситуацию в стране, считаю дальнейшее участие
– Вокруг Белого дома собралось много людей, – сообщил Крючков, – и мы пока не знаем, как нам поступить. Я разговаривал с Дмитрием Тимофеевичем. Если взять штурмом Белый дом, там могут быть многочисленные жертвы, которых мы хотели бы избежать.
– Конечно, вы правы, – устало согласился Бакланов, – нужно продумать другие меры. Нельзя, чтобы мы начали свою работу с массового кровопролития. Люди нас не поймут.
– Варенников прислал еще одну телеграмму. Требует изолировать Белый дом, отключить там воду, электроэнергию, телефоны и радиосвязь, – продолжал Крючков. – Телефоны мы отключили, хотя у Бориса Николаевича остался один аппарат его помощника. Он думает, что мы о нем не знаем. Но мы намеренно его не отключаем, чтобы проследить все его звонки. Сегодня у него был генерал Лебедь. Там достаточно много вооруженных людей. Мои аналитики сейчас решают, как нам лучше поступить.
– Павлов слег совсем не вовремя, – мрачно произнес Бакланов.
– Мне сообщили, что они поддержали введение чрезвычайного положения, – сказал Крючков, – но мы пока не получили подтверждения этой информации.
– Поддержали, – подтвердил Бакланов, – почти все министры.
На этом разговор закончился.
У здания Белого дома всю ночь дежурили люди. Разжигали костры, строили самодельные баррикады. Так закончился этот первый день. Все понимали, что подобное противостояние не может длиться долго. Завтрашний день должен был стать решающим. Крючков ночью позвонил Язову. Рассказал о совещании в кабинете Янаева и спросил, что собирается делать министр обороны.
– Мы задействовали в городе все имеющиеся вокруг воинские части, – напомнил маршал, – и предупредили всех командующих о персональной ответственности за положение дел в их округах. Пока никаких эксцессов не было. Ни одного случая. Все донесения с мест мы уже получили. Кроме Москвы и Ленинграда, есть еще митинги в некоторых городах и в Прибалтике.
– Мне уже передали эту информацию, – подтвердил Крючков, – я жду официального пресс-релиза из Кабинета министров о состоявшемся там совещании.
Еще через час ему наконец привезли это сообщение. Он читал его с чувством удовлетворения. Практически все выступающие высказались в поддержку ГКЧП. Это сообщение было сразу передано в газеты, которые не были закрыты. Крючков также распорядился переслать эту информацию всем членам созданного Комитета. Наступил вторник – двадцатое августа.
Ремарка
«Президент Франции Ф. Миттеран предупредил новое советское руководство, что его будущее зависит от того, будут ли продолжены начатые Горбачевым реформы. Миттеран отметил, что неоднократно делал заявления с призывами помогать Горбачеву, поскольку перестройка – хрупкий процесс. Миттеран процитировал письмо, полученное от Горбачева, который писал о «трудностях и опасностях, существующих прежде всего на нынешнем этапе реформ».