Разрешение на жизнь
Шрифт:
Но ведь «не подлый» еще не значит «хороший» или «близкий». Почему надо идти с ним в дело, которое Дорин с некоторых пор, по непонятной даже ему самому причине, воспринимал как «свое», «личное», делиться с ним какой-то несуществующей пока прибылью, брать на себя ответственность?
С другой стороны – он явно владел какой-то информацией, которая могла оказаться полезной. Да и положение его, судя по всему, сейчас было незавидным. Оттолкнуть протянутую к тебе руку, просящую о помощи, было неправильно. Может, Лене позвонить? Она может что-нибудь правильное посоветовать.
Дорин вообще считал семейную жизнь чем-то подобным восхождению на высокую гору. Он никогда в жизни не занимался альпинизмом и представлял себе то, что там в горах происходит, весьма смутно. Как ему казалось, один альпинист забрасывает вверх веревку, на конце которой какой-то крюк, крюк цепляется за породу и человек карабкается наверх. Затем он вытягивает за собой своего товарища, который остался внизу. Передохнув, они меняются местами – тот, кто был внизу и сохранил больше сил (он не лез по неизведанному маршруту, и товарищ помогал ему сохранить силы, вытаскивая его наверх), теперь идет первым, а потом помогает своему товарищу подняться.
Андрея не волновало, насколько реально его представление об альпинизме, ему нравился сам образ взаимопомощи: тот, кто меньше устал, у кого больше сил, тот идет первым и вытягивает другого.
Он не был, с другой стороны, сторонником полного женского равноправия, он считал, что мужчина должен в браке быть первым и сильным, ему нравилось носить любимую женщину на руках и сдувать с нее пылинки, но…
Но ему хотелось, чтобы это было его решением – брать на себя заботу о чужой жизни, его выбором, а не установленным кем-то правилом. К тому же в жизни любого человека есть моменты сложные, не легко решаемые, неоднозначные. И в такие моменты ощущение, что ты не один, что у тебя есть кто-то, кто прикроет спину, с кем можно посоветоваться, кто просто умеет правильно помолчать на кухне, решало многое.
Дорин считал заранее обреченными браки, где всю ответственность за все, как в паре акробатов, брал на себя мужчина. Противоположный случай, правда, был еще менее перспективным.
Андрей посмотрел на Гуру. При нем разговаривать с женой не хотелось.
– Я выйду, позвоню. Подожди меня здесь.
– Конечно, – ответил Женя понимающе, но Дорин заметил, как по губам его скользнула едва заметная усмешка.
«Догадался, кому буду звонить…» – понял Андрей. Он понимал, что Гуру, как человек восточный, имеет совсем другое, чем он, Дорин, представление о женщинах, но ему, если честно, было на это глубоко начихать.
– Ты занята?
– Нет. Я сплю.
– Как Сонечка?
– Нормально – ест, спит, какает, корчит рожицы. Я спросила сегодня у Веры Васильевны: «Боялась ли она, когда первого ребенка рожала?» А она говорит: «Чего же бояться-то? Это вы, нынешние, когда рожать идете, беременных видели только в кино, да на улице, а я, когда рожала, уже трех младших сестер и братьев матери помогла поднимать. И пеленать умела, и укачивать, и кормить, ну не сиськой, конечно». Дорин!
– Да.
– Ты чего звонишь? Тебе, похоже, мое квохтанье сейчас не ко времени.
– Дай совет.
– Так бы сразу сказал. Говори, что там у тебя?
Лена внимательно выслушала его рассказ, потом спросила:
– Ты сам – как?
– Душа не лежит.
– А что он знает?
– Как же я могу тебе сказать, пока он не говорит? – невесело усмехнулся Андрей.
– Но характер информации он может тебе сказать? В общем, мой тебе совет: если он знает что-нибудь принципиальное – вступай в союз. В конце концов, Женя не подонок и ничего плохого я о нем не слышала. А если у него всякая фигня – гони в шею.
– Спасибо. Ты – настоящий товарищ.
– Пожалуйста. Если вам понравилось – приходите еще.
Дорин опять уселся за руль:
– Жень, скажи мне вот что: ты знаешь, кому и зачем нужны эти шахматы?
– Не понимаю вопроса.
– Ну они не много стоят, не может быть, чтобы только из-за них такой кавардак произошел. Они просто подведут к чему-то еще… Ты знаешь к чему?
– Нет, – чистосердечно признался Гуру.
– А Ковалько что говорит?
– А он тоже ничего не знает.
– То есть он – исполнитель, а не заказчик, – насторожился Андрей, – я правильно понял?
– Похоже на то, – нехотя согласился Гуру. – На нем вся кровь в этом деле. – Похоже, Женя решил показать кое-что из своих козырей. – Он и длинную эту вашу пытался мочкануть. И Найт на его совести.
– Так его же там не было, в Шереметьево, – с сомнением протянул Дорин.
– Его не было, зато его люди были. За одни и те же фуфельные шахматы и Настю вашу чуть не грохнули, и Найта положили.
– Ладно, Бог с этим со всем. Что он про заказчика сказал?
– Ничего. – Женя отрицательно покачал головой.
– Так давай спросим.
– Не у кого спрашивать. Сбежал Ковалько. Я его к батарее приковал, так он ее из стены выдернул и сбежал.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА 1
4 апреля, вторник
– Ты не можешь мне объяснить, – спросил Андрей, наливая себе кофе, – почему в России, когда хотят привлечь внимание человека, с которым общаются, говорят «Слушай», а в Америке – «Look», то есть «Посмотри»?
– Потому, наверное, что мы больше мир воспринимаем на слух, а американцы – глазами…
Лена сидела за столом, с почти нескрываемой ненавистью глядя на свою тарелку с рисовой кашей и отварной говядиной. Вера Васильевна хлопотала у плиты. Она постепенно становилась не столько Сонечкиной няней, сколько домработницей, а если еще точнее – тем, кого на Западе называют хаус-майором – человеком, ведущим все домашние дела.
– Не хочешь кашки? – ядовито осведомилась Андреевская. – Вкусная и очень-очень полезная.
Дорин, не говоря ни слова, подвинул к себе тарелку жены, а ей передвинул свою с жареной картошкой и бифштексом.