Разрешение на жизнь
Шрифт:
Он сел на свое место в самолете, на сей раз никаких знакомых не оказалось, и достал из сумки книгу. Последний год он вообще перестал читать романы и детективы, занимался только изучением библиографии, пытаясь набрать за короткое время то, на что у других уходят годы. Сейчас, после того как он получил библиотеку Лабунца, эта задача встала с новой силой.
Книга была из библиотеки Игоря. Какой-то давний владелец совместил под одним переплетом «Русские книжные редкости» Геннади и «Адресную книгу русских библиофилов» Параделова. Интересовала Дорина, конечно же, первая. Кого сегодня может задеть, где жил коллекционер Ульянинский или собиратель Остроглазов?
Андрей почти автоматически перелистнул страницы второй книги. Но видимо, Бог сегодня был с ним, потому что через несколько секунд он уткнулся глазами в следующий текст:
«Василий Рукавишников, купец первой гильдии. Родом из Нижнего Новгорода. Имеет небольшую, примерно пятьсот томов, но редкостную по тщательности подбора библиотеку о путешествиях, как россиян внутри России и за границей, так и иностранцев по России и всему миру. Некоторые экземпляры его коллекции совершенно уникальны. Продолжает и сегодня покупать и выменивать интересующие книги. Его экслибрис изображает полураскрытую книгу, в которой в качестве закладки использован золотой самородок, а на страницах ее виднеются инициалы „В.Р.“. Ныне живет на Французской Ривьере в собственном доме».
ГЛАВА 3
5 апреля, среда
Дождь шелестел за окном, изредка срываясь на мелкую дробь. Эти звуки, как будто кто-то рассыпал по полу горошинки витаминов, подчинялись порывам ветра – шелест шел от деревьев и стен, а когда капли попадали на железный внешний подоконник или на стекло, то раздавалась дробь, нет, скорее выстрелы по качающимся теням листьев на стене. И этот рваный, синкопический ритм задавал тон мыслям, заставлял их перескакивать с одной на другую, мешал сосредоточиться.
Надо же, такой поганый день… Гуру вспомнил анекдот про неудачливого ковбоя. Тот подъезжает к салуну, соскакивает с лошади и попадает в кучу дерьма. Заходит внутрь, спотыкается на пороге и падает. Заказывает виски, и случайный выстрел разбивает в его руке стакан. Тогда он решает вернуться домой и пересидеть этот совершенно отвратительный день, идет назад к лошади и ставит ногу…
Тут рассказчику следует сделать вид, что он забыл, как называется этот предмет конской упряжи, и щелкать пальцами со словами: «Ну, как эта штука называется?…», до тех пор, пока кто-нибудь из сердобольных слушателей не покажет свою осведомленность и не подскажет: «В стремя». Тогда рассказчик должен отмахнуться и закончить: «Да нет, в лошадиную задницу, потому что это ведь был неудачливый ковбой».
Сегодня роль лошадиной задницы сыграла Люська. С утра был «лейтенант» Панафидин, который за то, чтобы свернуть дело по убийству Нинки, затребовал столько, что у Жени вылезли глаза. Он попробовал поторговаться, но подполковник объяснил, что у них новый начальник, присланный с периферии, голодный как волк. И он, начальник, очень хочет денег, а у него, Гуру, есть выбор – или сейчас начнется грандиозное расследование преднамеренного убийства, где он будет фигурировать в качестве одного из подозреваемых, или смерть спишут на случайное падение и удар головой о прилавок, а дело закроют.
Женя взвился и заорал, что не понимает, почему и как он может оказаться подозреваемым, ведь Панафидин отлично знает, кто убил несчастную дурищу, потому что видел запись с камеры слежения. На что подполковник резонно возразил, что пленка, во-первых, доказательством не является, во-вторых, придется объясняться, почему он именно в этот день установил в магазине видеокамеру, а затем рассказывать и всю историю с шахматами. И, в-третьих, пятидневный срок, в течение которого он не предоставил записи следствию, влечет за собой, не как раньше, конечно, статью за недоносительство, но все же серьезные подозрения в соучастии.
Кроме того, он, Гуру, вроде бы просил пока не трогать Ковалько, пообещав найти его самостоятельно, выпотрошить из него всю нужную информацию и только потом отдать ментам, а он, Панафидин, не работает в цирке и одновременно держать что-то в руках и на этом же балансировать не умеет.
Женя прекрасно понимал, что «лейтенант» просто пользуется его безвыходным положением и пытается обращаться с ним, как с дойной коровой. В любом другом случае он быстро нашел бы на Панафидина управу, но сейчас ему нужно было: а) быть с развязанными руками и б) иметь Ковалько на свободе. Потому что и так уже слишком много вложено в это дело, а кроме слежки за Дориным путь у Гуру к шахматам был один – через долговязого седого красавца. Пришлось соглашаться.
Вторым действием этой драмы оказался визит к знаменитому в московских антикварных кругах барыге, известному под ласковой кличкой – Промежность. Никто, правда, его так в глаза не называл, обращались уважительно – Станислав Станиславович, и только Гуру знал, что на самом деле это – фамилия.
Тот тоже, понимая, что Женя пришел не от сладкой жизни закладывать коллекцию, воспользовался ситуацией и выпил всю до капельки кровь, дав в лучшем случае восьмую часть реальной цены, да еще под три процента в месяц. Женя простоял несколько минут, пытаясь успокоить гул в ушах и стук в висках, потому как считал, что имеет полное право на совершенно другие деньги, но унижаться и доказывать старому козлу, что тот его обносит, не стал, а молча взял деньги и ушел.
Если полностью рассчитаться с «лейтенантом», оставшейся «капусты» едва хватит на то, чтобы заплатить в агентство за аппаратуру и остальную работу. На жизнь и непредвиденные обстоятельства оставалась вшивая трешка. Значит, придется Панафидину отдать только половину или две трети, с остальными подождет, процентами, конечно, опишет, будет жаловаться, что деньги не ему, что придется брать, чтобы расплатиться за Гуру, у барыг, ну да придется еще и эти проценты потерпеть.
Женя уже даже жалел, что ввязался в эту историю с шахматами. Что-то совсем ничего у него не получалось на этот раз, но раз начал – надо идти до конца, иначе он не Гуру, а так – Снегурочка или Гурвинек какой-нибудь.
Третьим актом сегодняшней драмы стал тоже мент, простой советский гаишник – капитан с толстой красной рожей. Женя, который за рулем сидел уже больше сорока лет, давно выработал разнообразные приемы общения с этим жадным и коварным племенем. Деньги он старался им не платить, а всегда пытался договориться. Это была не жадность, скорее такой странный спорт – «кто кого облапошит?».
Иногда он начинал клянчить, опускать глаза долу, иногда орал как резаный, иногда просто общался с ними запанибрата. Все зависело от обстоятельств, степени нарушения и человеческого типа данного индивидуума в погонах.