Разрешите влюбиться. Теория поцелуя

Сокол Лена

– Действительно. – Ухмыльнулся я.

У меня глаз задергался от напряжения. Неужели, ему проще терпеть выходки взрослого сына, чем просто быть мужиком?

– Сейчас все приберем. – Сладеньким голоском пропел он. – Тут ведь немного.

– Да, приберите. – Кивнул я. Зевая, приобнял расстроенную мать. – Люблю тебя, мамочка. Ты у меня самая лучшая.

– Клоун! – Всхлипнула она, закрываясь от моих поцелуев. – Уйди, прошу тебя. – Отпихнув меня от себя, ткнула пальцем в мужа: – А ты потакай ему дальше. Посмотрим, что из него вырастет.

Сегодня это, а завтра будет деньги на проституток у тебя просить, дашь ему?

– Можно, да? – Не удержался, съязвил, подмигнув отцу. – Бать, если можно, я бы эту графу включил в карманные расходы, как обязательную. У тебя случайно нет скидочной карты на их услуги?

Голова отлетела набок от звонкой пощечины. «Как же больно…» Открыл рот, проверяя, двигается ли челюсть. Приложилась мать славно.

Второй удар за вечер – везет же мне.

– Бессовестный! – Прижимая ушибленную о мое лицо руку к груди, она сморщилась, чтобы не зареветь.

– Прости, мам, – прошептал сдавленно.

Кто-то из музыкантов, продолжающих собирать инструменты, кашлянул, наблюдая за неприглядной сценой.

– Не трогай меня! – Обойдя кольцо моих рук, мама быстрым шагом направилась к дому. – В конец озверел уже!

Поглаживая щеку, посмотрел ей в спину.

– И не жалко тебе ее? – Сдавленно прошептал отец.

Мое горящее от пощечины лицо искривилось болью:

– А тебе?

– Ты не понимаешь… – Начал он и осекся, обводя взглядом нечаянных свидетелей.

Музыканты торопливо опустили глаза на аппаратуру.

– Ты прав. – Сплюнул на траву ему под ноги. – Не понимаю. И никогда не пойму. Это выше моего понимания. Это… мерзко!

Развернулся.

– Если я расскажу, это убьет ее… – Ухватил меня за локоть.

Повернулся к нему, высвобождаясь от захвата:

– Надеюсь, тебе сладко спится ночами. Папа.

– Я уже много раз тебе объяснял. – Заикаясь, тихо проговорил он.

– Что именно? – Шагнул к нему. – Что ничего не произошло? Что мне показалось? Так ты сказал? Но это смешно. И ты это знаешь.

– Ты все преувеличиваешь. – Его грудь вздымалась от частого дыхания.

Я не мог дальше смотреть в это наивное лицо. Он, правда, свято верил в то, что ничего страшного не произошло. Не испытывал никаких угрызений совести. Ничего. Для него все случившееся было абсолютно нормальным. Приемлемым. Простым, как дважды два. Вот только для меня – нет. И я не собирался этого вот так оставлять.

– Она. Была. Моей. Девушкой. – Сказал дрожащим голосом едва слышно.

Боль вырвалась из моей груди большой черной птицей и вспорхнула к небесам.

– Рома… – Отец потянулся ко мне.

Но тут же получил грубый удар по руке. Оттолкнув его, я развернулся и спешно направился в дом.

– Рома!

– Иди к черту! Слышишь? – И громче: – Иди ты к черту!

12

Роман

Войдя

в дом, направился прямиком в свою комнату. Хлопнул дверью и привалился лбом к холодной стене. Стоял, тяжело дыша, пока тело не прекратило дрожать. Сжал зубы, высекая фонтаны красных искр из глаз. Казалось, что мозги сейчас просто вспыхнут, настолько внутри все кипело, но, к счастью, ничего так и не произошло. Разве что от слез продолжало больно щипать веки.

– Да! – Взорвался криком, отвечая на завибрировавший в кармане телефон.

– Серега, ко мне, а ну, выходи!

– Какой еще Серега? – Зарычал, уставившись на дисплей.

Суриков. Ему-то что надо?

– А, привет, Романыч, – со смехом в голосе, – это я не тебе.

– Привет. – Опустил взгляд и тихо сполз по стене.

Все, что мне сейчас нужно, это бить, крушить, ломать. Сделать кому-нибудь очень больно, чтобы меня, наконец, отпустило. Я ужасно не хотел признаваться себе в том, что поселившееся во мне чувство было обидой. Называл егои злостью, и ненавистью, да как угодно, лишь бы не признавать, что это было обыкновенной обидой разочарованного мальчишки, который никак до сих пор не мог понять, почему отец так с ним поступил. Почему не подумал о том, что я буду чувствовать? Почему выбрал не меня?

Теперь я хотел, чтобы он страдал. Так же, как страдал я. Но любое мое действие в итоге приводило к тому, что доставалось ни ему, а маме. И от этого мне становилось еще только хуже.

Вот только остановиться, прекратить никак не получалось. Обратной дороги уже не было. Гниль обиды точила меня изнутри, отравляла, полностью контролируя все мысли и поступки. Она хотела, чтобы я точно так же отравил всё и всех, кто был со мной рядом.

– Слушай, ты там зверя не находил?

– Чего?

Мысленно включил обратный отсчет, чтобы взорваться, наорав на него. Десять, девять, восемь…

– Ну, зверя. – Пашка рассмеялся, что-то шепча кому-то, затем его голос снова стал слышен: – Да, короче, Настя говорит, что у нее в ящике с собой ёж был, а сейчас нет. Пропал.

– Ёж? – Желание взорваться мигом пропало.

– Ага.

Провел ладонью по лицу.

– В смысле, ёж?

– Да колючий такой.

– Если ты решил пошутить надо мной…

– Ох… На, поговори с ней сам.

Я поднялся, сел на смятую постель и уставился в потолок. В трубке зашуршало, затем послышался ее голосок:

– У меня там еж был! Настоящий! Дверца открылась, и он выбрался. Бегает, наверное, сейчас где-то там у тебя. Привет.

Мне послышалось, или она была действительно напугана?

– Привет, Ёжа. – Выдохнул, оборвав ее всхлипывания. – Постой, не части, объясни толком.

– У меня был ёж! – Сбивчиво. – Ёж!

– Ёж. – Едва не рассмеялся. – Ага.

– Настоящий, живой! По имени Сережа!