Разрозненные рассказы
Шрифт:
— Шествие! — прошептал Дуг. — Но ведь сегодня не Четвертое июля, и День труда тоже прошел! Тогда почему?..
И чем громче звучала музыка, тем она становилась медленней, глубже и грустней. Будто огромная грозовая туча, проходя низко-низко, накрыла тенью холмы, залила мраком крыши и теперь потекла по улицам. Будто бормотал гром.
Дрожа, Дуглас ждал.
А шествие уже остановилось около его дома.
Зайчики от медных труб влетали в высокие окна и золотыми птицами метались в поисках выхода.
Дуглас посмотрел в окно, стараясь, чтобы его не заметили.
И увидел сплошь знакомые лица.
Дуглас заморгал.
Ибо на газоне перед домом стоял с тромбоном в руках Джек Шмидт, с которым они в школе сидят на соседних партах, и задрал вверх трубу Билл Арно, лучший друг Дугласа, и стоял обвитый трубой, как удавом, мистер Винески, городской парикмахер, и… постой-ка!
Дуглас прислушался.
В нижних комнатах царила мёртвая тишина.
Мгновенно он повернулся и сбежал по лестнице вниз. Кухня была полна запахом бекона, но в ней не было ни души. Столовая хранила память о лепёшках, но только ветерок в ней шевелил невидимыми пальцами занавески.
Он кинулся к парадному и выбежал на крыльцо. Да, в доме никого не было, зато перед домом яблоку негде было упасть.
Среди музыкантов стояли дедушка с валторной, бабушка с бубном, Попрыгунчик с детской дудочкой.
Едва только Дуг показался на крыльце, как они все оглушительно завопили, и, пока они вопили, Дуглас подумал о том, как все быстро произошло. Ведь только мгновение назад бабушка оставила на доске в кухне вымешанное тесто (на муке, которой оно посыпано, отпечатаны ее пальцы), только мгновение назад дедушка отложил в библиотеке в сторону Диккенса и Попрыгунчик спрыгнул с дикой яблони. А теперь они стоят в этой толпе друзей, учителей, библиотекарей и четвероюродных братьев с дальних персиковых садов, и в руках у них тоже музыкальные инструменты.
Вопль оборвался, и, позабыв о похоронной музыке, которую играли, пока шли через городок, все стали смеяться.
— Послушайте, — спросил наконец Дуг, — что за день сегодня?
— Что за день? — переспросила бабушка. — Твой день, Дуг.
— Мой?
— Твой, Дуг. Особенный. Лучше дня рождения, праздничней Рождества, великолепней Четвертого июля, удивительней Пасхи. Твой день, Дуг, твой!
Это говорил мэр, он произносил речь.
— Да, но…
— Дуг… — Дедушка показал на огромную корзину. — Тут для тебя земляничный пирог.
— И песочный земляничный торт, — добавила бабушка. — И земляничное мороженое!
Все заулыбались. Но Дуглас попятился, и у него было чувство, будто он сам огромный торт из мороженого и стоит на солнце, но не тает.
— Фейерверк, когда стемнеет, — сказал Попрыгунчик и посвистел в свою дудочку. — Темнота и фейерверк. И я еще даю тебе свою масонскую чашу, в ней до самого верха светляков, которых я собрал за лето.
— Не узнаю тебя, Попрыгунчик. Что случилось, что ты мне это даёшь?
— Сегодня День Дугласа Сполдинга, Дуг. Мы принесли тебе цветы.
Мальчикам цветы не приносят, подумал Дуг, даже в больницу. Но сестры Рамзей протягивали букетики цветов прощай-лето, а дедушка говорил:
— Скорее, Дуг! Стань впереди шествия и веди! Пароход ждет!
— Экскурсионный? Мы поплывём на пикник?
— Я бы назвал это путешествием. — Мистер Винески, парикмахер, одернул фартук, натянул поглубже, чтобы лучше держалась, соломенную шляпу цвета каши из кукурузных хлопьев. — Прислушайся!
С озера, в миле отсюда, донесся тоскливый гудок парохода.
— Шагом марш! — скомандовал дедушка. — Раз, два, Дуг, ну, пошли, раз, два!
— Да, но…
Бабушка зазвенела бубном, Попрыгунчик задудел в дудочку, застонала дедушкина валторна, и толпа, двигаясь по кругу, втянула Дуга и увлекла на улицу, как увлекла собак, тявкавших потом впереди и позади шествия всю дорогу до центра городка, а там, чтобы пропустить шествие, остановился транспорт, люди на тротуарах махали вслед, и кто-то на чердаке «Гринтаунской городской гостиницы» разорвал на мелкие клочки телефонную книгу и выбросил из окна на улицу, но ко времени, когда конфетти из телефонных номеров достигло мостовой, шествие уже спустилось с холма, оставив солнце и городок позади.
Когда все оказались на берегу безмолвного озера, солнце уже заволакивали облака, а с озера быстро надвигался плотный туман, и Дуг, глядя, как он надвигается, испугался — будто от осеннего неба оторвалась огромная грозовая туча и, опустившись, поглотила берег, городок, играющий упоённо оркестр.
Шествие остановилось. Ибо теперь откуда-то из тумана, из-за невидимой пристани, слышался звук огромного приближающегося парохода, скорбно завывающего время от времени голосом маяка-ревуна.
— Ну, скорей, мой мальчик, на пристань, — тихо сказал дедушка.
— Давай наперегонки!
Попрыгунчик кинулся вперед.
Дуглас не шевельнулся.
Ибо пароход уже выходил из тумана, шпангоут за белым шпангоутом, иллюминатор за иллюминатором, и вот он стал в конце пристани и перекинул сходни.
— Почему… — Дуглас уставился на пароход. — Почему у парохода нет названия?
Все посмотрели — и правда, никакого названия на носу длинного белого парохода не было.
— М-мм, видишь ли, Дуг…
Пароход пронзительно загудел, и толпа, зашевелившись, понесла Дугласа по доскам пристани к сходням.
— Дуг, иди первый!
— Играйте, пусть он идет под музыку!
И оркестр, подняв вверх тонну меди и двести фунтов колоколов и цимбал, три раза подряд исполнил «Поздравляем, поздравляем, поздравляем мы тебя», и Дуглас оглянуться не успел, как оказался на палубе, а за ним туда вбегали люди, каждый торопливо ставил корзину со съестным и — назад, на пристань…
Бамм!
Сходни упали.
Дуглас повернулся молниеносно, вскрикнул.
Он был на пароходе один. Его друзья и родные остались, как в ловушке, на пристани.