Разрушитель
Шрифт:
Я поделился с ней своими выводами по поводу природы Зова, и это привело её в ещё большее смятение.
— Так не должно быть… — прошептала она. — Так это не задумывалось. Он вырос во что-то большее. Если бы я только знала…
Она замолчала, поймав мрачный взгляд Демьяна. Старый вампир сидел поодаль от нас, но с его-то слухом он наверняка разобрал каждое слово.
— Ладно, теперь это уже неважно, — успокоил я её. — Но эту ошибку надо исправлять. В любом случае, ты вроде бы была права по поводу того, что к обычным людям Зов не так липнет. Может, и сработает. Как думаешь?
Дарина вздохнула,
— Я уже ни в чём не уверена. Но какой у нас выбор?
Интерлюдия
Жак
Погибших хоронили рано утром, перед тем, как выдвинуться в путь. Большая часть жителей деревни тоже уходили — видно, решили, что оставаться здесь небезопасно, и в успех затеи чужаков во главе со странной шаманкой тоже не очень-то верили.
Могил пришлось рыть гораздо больше двух — в других домах тоже оказались пострадавшие. Зов сводил с ума. Даже неодарённые бросались друг на друга, как бешеные животные. Одного из жителей деревни искромсала ножом собственная жена. Сама она выжила, и утром её едва успели вытащить из петли.
Самусь и сразу-то не показалась Жаку уютным и жизнерадостным местом. Но сейчас деревня и вовсе погрузилась во мглу и уныние. Ещё и погода была под стать — с утра снова слякоть и морось, слизавшие остатки снега и превратившие пейзаж в чёрно-белую выцветшую фотографию.
На самом деле, именно так в Европе обычно и рисовали Сибирь, да и всю Россию — мрачной, серой, грязной, холодной, погружённой в сплошную безнадёгу. Жак уже достаточно пробыл здесь, чтобы понять, что это лишь глупый стереотип. Не считая разве что холода. Он с тоской вспоминал погоду в родном Монпелье в этом время года. Сейчас там можно прогуливаться по морскому побережью в одной рубашке, наслаждаясь солнцем и свежим бризом с залива, а деревья только-только подёрнулись осенней желтизной…
Он угрюмо шмыгнул носом, поднял было руку, чтобы вытереться тыльной стороной ладони, но одёрнул себя и полез за платком. Насморк, напавший на него ещё на баркасе, всё не проходил, и кожа под носом уже болела от постоянного натирания. Варвара вчера пыталась лечить его с помощью чеснока, который нужно было разрезать и активно вдыхать носом. На какое-то время и правда стало полегче, но повторять эту адскую процедуру он был пока не готов. Да и смысла в этом не было — на холоде нос всё равно заложит.
Ямы для могил рыли все вместе, прямо на окраине деревни. Жак тоже помогал старшему брату Вари, оттаскивая землю в сторону в тяжелых железных вёдрах. Но когда дело дошло до прощания с умершими, отряд, возглавляемый Богданом и его матерью, не сговариваясь, отошёл чуть в сторону. Кто-то отлучился, завершая последние приготовления к походу, но в основном все были уже готовы — ждали только сигнала выдвигаться.
Жак вместе с остальными молча стоял под моросящим ледяным дождём, наблюдая, как деревенские засыпают могилы. Женский плач не стихал всё утро, и хотелось уже побыстрее уйти в лес, чтобы не слышать его.
— А ведь такого раньше не было… — проговорил кто-то из осокорцев.
— Угу, — мрачно кивнул другой. — Он будто чует, что мы снова идём к нему. Остановить пытается.
Богдан, стоявший в паре шагов впереди Жака, рядом с матерью, взглянул на неё, и та неопределённо пожала плечами.
— Может, и так. Говорю же — Осокорь стал совсем не тем, чем задумывался. И… в прошлый раз он будто и правда был готов к нашему приходу. Скорее всего, и в этот раз застать его врасплох не получится.
— Хорошенькое дело, — саркастически отозвался Богдан. — Ну что ж, тогда у нас один путь — напролом? На эффект внезапности можно не рассчитывать?
— Выходит, так. Зато он может приготовить нам какую-нибудь пакость. Плохое у меня предчувствие…
— А вот этого не надо… — он ободряюще приобнял Дарину за плечи. — Справимся. Теперь я с тобой. И теперь мы знаем, как бороться с этой заразой.
Подслушанный разговор немного приободрил Полиньяка, но ненадолго. Мрачные мысли и сомнения одолевали его всё сильнее, хотя он и старался гнать их прочь.
Он никогда не считал себя трусом. Даже, пожалуй, наоборот, храбрость была его недостатком, заставляющим порой действовать опрометчиво. Как, например, в тот раз, когда он заступился за незнакомую девушку перед местными хулиганами в парке университета. Он тогда видел Варвару первый раз в жизни. Да и серьёзной опасности ей не угрожало — те недоумки лишь подшучивали над ней. Но Жак попросту не смог пройти мимо, и плевать, что в итоге наверняка оказался бы бит.
Впрочем, именно так он и познакомился с Богданом. И сдружились они именно потому, что очень похожи, хотя с виду и не скажешь. У Богдана тоже есть эта безрассудная жилка. Если он чувствует свою правоту, то бесстрашно бросается даже на самого опасного врага. И готов защищать людей, даже незнакомых.
Однако, в отличие от Жака, у Богдана есть для этого и серьёзное оружие. Он нефилим, и храбрость его подкреплена чугунными кулаками. В прямом смысле этого слова. Жак не раз наблюдал, как Богдан тренируется в гараже, и даже пару раз присоединялся к нему. Но потом перестал и предпочитал заниматься в одиночку, когда Богдана не было дома.
Сам Жак, хоть со стороны и выглядел худым и немного нескладным, слабаком тоже не был. Но по сравнению с нефилимом чувствовал себя жалким и беспомощным. Богдан, войдя в раж, мог дробить кирпичи голыми кулаками. А когда они устраивали спарринги с Путилиным, то так махали деревянными мечами, что Жак со стороны не успевал проследить за их движениями. Да что уж говорить — обычный человек не может тягаться с нефом.
А Жак был именно что самым обычным человеком в окружении очень незаурядных личностей. И даже влюбиться умудрился в девушку с Даром Зверя.
То, что Варя тоже оказалась Одарённой, поначалу здорово озадачило и даже испугало его. Но не настолько, чтобы он отказался от девушки, тем более сейчас, когда она начала отвечать ему взаимностью.
Собственно, это и удерживало его в этой жутковатой компании — желание быть рядом с Варварой и, как там говорят русские, не бить перед ней лицом в грязь. Получалось, впрочем, не всегда — ту историю с освобождением Беллы он не мог простить себе до сих пор, хотя умом вроде и понимал, что никак не смог бы противостоять гипнотическому Дару. Он и в этот поход тоже вызвался во многом, чтобы загладить свою вину. И был полон решимости сделать это.