Разрушитель
Шрифт:
Вниз вели шаткие алюминиевые ступеньки. Феникс ступил на первую. Тотчас шахта осветилась мягким оранжевым светом и включился кондиционер.
Но задвинуть крышку, пока человеческое существо находилось на подземном уровне, было невозможно.
Филлипс нырнул в апельсиновый сироп и замер, скрючившись. Судя по всему, нашелся-таки нормальный, вызвавший команду пожарных. Сирены, перекликаясь, пронзали воздух воющим свистом. Шипели, распрямляясь сжатой пружиной, шланги для воды. На откинутую крышку в этом аду никто не обратил внимания. Саймон облизал губы. Страх, как и жажда испытать страх, одинаково противны по вкусу. Губы и десны обметала липкая корочка слизи. Саймон чертыхнулся и двинулся по бесконечному туннелю с врезанными в стены раздвигающимися дверьми.
Город, вольготно раскинувшийся на поверхности на подземных уровнях теснился уходящими вниз этажами.
В байки о спятивших роботах и чудовищах Филлипс не верил. Скорее угнетала толща земли над головой. Но Саймон упорно спускался по плавно уходящему вглубь тоннелю, зарываясь, как крот, в полумрак пыльных помещений.
Судя по звукам и запахам, невдалеке проходила линия кондитерских изделий.
Саймон сглотнул и двинулся на запах ванили и жареных орехов. После ночных приключений, Саймону жадно хотелось есть. Сейчас мучительные голодные спазмы буквально выворачивали желудок и подгоняли в пути. Филлипс ускорил шаги. Гулкое эхо зачастило следом. Феникс побежал. Эхо, не совпадая в ритме, настигало. Он затаился, оглядываясь, в поисках укрытия. Длинный коридор, смутно освещенный и густо припудренный пылью, бесконечно тянулся вперед.
Позади, осторожничая, догоняли чьи-то торопливые шаги. Еще поворот туннеля – преследователь нос к носу столкнется с Саймоном. В привидения Саймон не верил. Из ботинка он извлек длинный стальной кинжал, попробовал пальцем острие и приготовился.
ГОРОД ПОД НОГАМИ
Не все животные так разборчивы, как сказочные драконы. Зверей колошматили почем зря. На них охотились ради еды, шкур, удовольствия. Животных, если в них человеку не было крайней, сиюминутной нужды, травили химикалиями и пестицидами. Города и фермы, промышленность и сельское хозяйство клоаками потеснили леса до размеров маленьких пятачков национальных парков.
Но животные, вступив с человеком в борьбу за сферы обитания, не проиграли, лишь отступив и видоизменившись.
Былые травоядные отрастили клыки и когти. Хищники щеголяли в колючих шкурах: в минуту опасности ворсинки превращались в ядовитые пики и дротики. Янтарной слезинки на конце иглы было достаточно для долгой и мучительной агонии.
Однако подземные уровни представляли собой угрозу не из-за переселившихся вниз зверей. Куда опаснее то незримое, с чем столкнешься. Даже буйное воображение не могло нарисовать всех тех тварей, бактерий, биосимбионтов, с которыми сталкивался Спаркслин в свои прошлые вылазки.
Джо, спустившись, снял автоматическое освещение, переключив тумблер на щите на ручное управление. Крышка люка, скрежеща, как старая жестяная миска, въехала в пазы.
Теперь при всем желании никто, кроме его команды, не додумается, где шляется лейтенант Спарки.
Джо совсем не улыбалась перспектива мягкого общественного порицания плюс ледяное купание для мерзавца. Он твердо знал: на этот раз мальчик не отделается вывихом или, на худой конец, заменой пары ребер.
Спаркслину было плевать на треп, есть ли у отдельной личности право карать другую личность. Спарки скрипел зубами, представляя предсмертные крики жертв, молоденьких матерей, в панике прижимающих к себе детей. И глупо радостные глаза младенцев, с любопытством тянущих лапки к веселому пламени. А огонь охотно вступает в игру, тянется лисьими языками и уже лижет хрупкие тела. Кожа горит, распространяя смрад. В секунду скручиваются волосы, лопаются от жары глазные яблоки. Тошнотворный запах печеного мяса смешивается с гарью и дымом.
А двуногая сволочь, защищенная безопасностью и безнаказанностью, смеется, разевая огромную пасть так, что чернеют гнилые дупла в коренных зубах.
Ярость не мешала Джону Спаркслину вслушиваться в далекие звуки. Вот ухо насторожилось, как у цепного пса – Джо в равномерном гуле автоматов и писке снующих по туннелю крысиных полчищ различил присутствие чужака. Неуверенные шаги, тычущиеся в круговой линии переходников, выдавали новичка; среди подземелий ты быстро учишься разбираться в лабиринте – либо погибаешь без особых затей.
В туннеле было тепло от работающих моторов и сухо. Джон пробирался вдоль канала, который в былые времена служил для слива сточных вод. Теперь бетонный желоб, усеянный мусором и дохлыми крысами, распространял еле уловимое зловоние. Джо примерился: не проскочить. Значит, преступник двинулся по правому ответвлению туннеля.
Джо натянул перчатки. Попытался выйти на связь с Заклином, но, чертыхнувшись, отключил рацию.
Можно было понадеяться на удачу: вдруг техник службы сменился, или именно в эту минуту захочет в туалет. Но посторонний вызов с нижних уровней, как пить дать, запеленгует заботливый компьютер.
Впереди показался треугольник переходника.
Тускло блестящий металл, украшенный литыми завитушками и виноградными гроздьями, отливал в сумеречном свете синевой.
– Открыть переходник! – приказал Спаркслин.
Дверь даже не шелохнулась. Джо подергал засов: дверь открывалась допотопным способом. Нужно было поднатужиться, чтобы выдвинуть плотно вжатый в зажимы засов. Спарк из спортивного интереса навалился на многотонную сталь – дверь поддалась.
Спаркслин протиснулся в щель, бившую в лицо ярко-оранжевым светом, и на мгновение забылся.
Перед ним, сколько хватало глаз, простирался персиковый сад. Искусственное солнце, грубо намалеванное на небосводе, не разрушало иллюзию весеннего утра.
– За каким чертом?! – присвистнул Джо, ступая на упругий ковер травы под ногами.
И трава, и деревья и хрупкая прозрачность опадающих лепестков – большей нелепицы, чем райские сады под землей, невозможно себе представить!
В ветвях мелькнула радугой длиннохвостая птица. Уселась, косясь на Джо карим глазом. Деловито расчесала клювом перышки.
Джо закрыл дверь, плотно вдавил засов: видение вызвало у лейтенанта смутную тоску. Так бывает: читаешь в детстве взятую на одну ночь книгу, прячешься под простыней, глотая страницы. И долгие годы тоскуешь о встрече. И вот ты уже солидный, преуспевающий, многоуважаемый, а в лавке букиниста пестрой пичугой мелькнула книжка из детства. Трясущейся рукой хватаешь тоненький корешок, листаешь, едва успев уплатить. И обиженно оглядываешься на тихую старушку-продавщицу: оказывается, всю жизнь ты тосковал о наивной безделице.