Разрушитель
Шрифт:
Его верный конь с погнутым рулем и весь перекошенный валялся бесполезной железякой. Но притороченная к багажнику сумка ой как пригодится.
В воздухе душновато давило близкой грозой. Филлипс смерил взглядом расстояние от черных ползущих по полю броневиков до чистенького, словно слепленного из воздушного крема, здания вокзала. Небо четко делилось на грозу и розово-голубые разводы.
Позади подстегивал, нагоняя, вой сирены.
Отлетающие и провожающая их публика столпились поодаль от занятого приготовлениями Саймона и постанывающего супермена, очумело уставившегося на свои окровавленные пальцы. Но брезгливо не вмешивались: ведь в этом мире каждый должен заниматься собственным делом. Никакого порядка не будет, если врач начнет печь пирожки, а служащий банка – охотиться за преступником.
Саймрн Филлипс ничем не рисковал – за время ночных прогулок бедмены неплохо усвоили курс социальной психологии. Не больно поторапливаясь, Саймон открутил колпачок. Встряхнул флягу – в ней на две трети плескался высокосортный бензин. Смастерить фитиль из шнурка – и вовсе плевое дело.
Супермен с урной даже не пошевелился и лишь прикрыл глаза, когда Саймон сдернул его ботинок. Шнурок, что было редкостью в последние годы, был из настоящего хлопка. Саймон подождал, пока, зашипев фитилек займется, как следует. И швырнул флягу в вертушку дверей. Горячие брызги бензина жаркими ежиками влепились в краску и лак. Толпа отшатнулась внутрь здания. Огонь, осмелев, лизнул пластик. Дружно и с треском занялось дерево.
А система пожаротушения бездействовала. Компьютер лихорадочно сжигал блок за блоком свои электронные мозги: огонь развел человек, а компьютер не имеет права без дополнительного распоряжения вмешиваться в дела людей.
Человеческое стадо в зале заорало, заметалось пестрой толпой. Голоса слились с треском пожираемого огнем дерева и шипением пластика. Люди, еще несколько минут разделенные собственным высокомерием, отхлынули от стены огня, вставшей перед выходом. Среди мечущейся толпы бестолково торчал сухой жердью администратор и хлопал ресницами.
Саймон Филлипс с улицы еще немного насладился зрелищем, оскалив зубы. Огонь всегда очаровывал его, еще с давних вечеров детства, когда была жива мать. Она сидела в своем любимом кресле с продавленным сидением, а Саймон и Филл прижимались к теплому маминому боку и смотрели, как в очаге вспыхивают и стреляют звездочками сосновые поленья.
От жара жабьими глазами лопались стекла. Огонь пробежался по стенам. Разлился по крыше. Крики внутри здания утонули в реке разбушевавшегося огня. Пламя пробежалось по карнизу, поколебалось и шагнуло на соседнюю крышу.
Занялись ангары. Легкие покрытия сжимались, морщились воздушными шарами. Огонь в секунду заглатывал трепещущий брезент, оставляя обугленные стальные каркасы, словно скелеты доисторических животных.
Самолеты внутри ангаров сопротивлялись огню дольше. Но цивилизация, в собственном самоупоении отказалась от тяжелых и громоздких летающих аппаратов – легкие материалы плавились воском и растекались пылающей лужей полимеров.
Океан огня разрастался. С грохотом, клубясь то ли гарью, то ли крошащейся арматурой, рушатся строения. Взрывная волна от взорвавшихся где-то баллонов с газом отшвырнула Феникса, ударив о чей-то припаркованный к тротуару автомобиль.
Впрочем, не тротуара: разлитое горючее изменило ландшафт. Огненные реки текут, собираясь в моря. Ручейки пламени проедают асфальт до песка.
Внезапно в звуке упавшей опоры Саймону почудился звук лопнувшего воздушного шара.
С таким же всхлипом опрокинулся навзничь Филл. Саймон скрежетал зубами, бездумно щурясь на огненные потоки.
Тот вечер не предвещал ничего необычного. Небольшой погром, гонка с рокотом и другими шумовыми эффектами по предместью, девочки. Можно и одну на двоих-троих.
Кто мог подумать, что тот ханурик, тот болотный сухарь в допотопных очках станет стрелять?!
Бедмены только-только разложили небольшой костер на ковре гостиной, как трясущийся очкарик возник на пороге. Обеими руками он сжимал дробовик.
Бедмены расхохотались: забавно любоваться, как кому-то в этом мире есть дело до собственного имущества.
Филл опередил остальных, протягивая мужичонке с ружьем указательный палец:
– У, ты, грозный наш!
И звук-то выстрела был негромким. Так, хлопок детской игрушки. Филл остановился. Удивленно оглянулся. И рухнул на треклятый ковер, давясь розовыми пузырями.
А Саймон только и мог, что стоять на коленях и, придерживая голову брата, тихонько скулить. Мир, размытый слезами, туманился и качался.
В день гибели Филла Саймон плакал первый и последний раз в жизни. Он даже особо не страдал, быстро заменив Филла в отчаянных проказах бедменов.
Но постоянно мешало чувство, что чего-то не хватает. Вот, словно тебе отрезали руку, а она все болит.
И Саймон со все растущей жестокостью, громил этот дерьмовый мир, жалея, что нет про запас атомной бомбы.
Бездумная скорость шоссе, жалобные вскрики подвернувшихся под горячую руку обывателей, развевающиеся одежды на манекенах в магазинах готового платья – Саймон с изощренным расчетом изыскивал все новые развлечения для своей компании. Отрезанная рука на время забывалась.
Но больше всего Феникс любил огонь: уничтожающий все и очищающий. Саймон не верил ни в бога, ни в дьявола. Но яркое пламя, веселящее, как добрая выпивка, рождала смутные воспоминания и суеверные мыслишки о Страшном суде, где высочайшая ревизия скрупулезно что-то проверит и вынесет вердикт.
С воем сирен к аэропорту неслись полиция, пожарные, скорая помощь. Саймон хмыкнул: для тех, запертых пламенем, Судный день уже наступил.
САЙМОН РВЕТ КОГТИ
Когда ангары, склады, дремавшие на взлетной полосе самолеты, синтетическая трава и настоящие деревья превратились в море огня, Саймон, прикрывая лицо от пышущего жара и отступая, пробормотал:
– А вот теперь самое время рвать когти!
Люк, ведущий на нижние уровни, поддался неожиданно легко. Крышка выскользнула из пазов и с легким стуком откинулась. Саймон едва успел отскочить, спасая ступни.