Разрыв-трава

Парнок София

Девочкой маленькой

ты мне предстала неловкою.

Сафо

* * *

«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою» — Ах, одностишья стрелой Сафо пронзила меня! Ночью задумалась я над курчавой головкою, Нежностью матери страсть в бешеном сердце сменя, — «Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою». Вспомнилось, как поцелуй отстранила уловкою, Вспомнились эти глаза с невероятным зрачком… В дом мой вступила ты, счастлива мной, как обновкою: Поясом, пригоршней бус или цветным башмачком, — «Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою». Но под ударом любви ты — что золото ковкое! Я наклонилась к лицу, бледному в страстной тени, Где словно смерть провела снеговою пуховкою… Благодарю и за то, сладостная,

что в те дни «Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою». Февраль 1915 (?)

* * *

Забились мы в кресло в сумерки — я и тоска, сам-друг. Все мы давно б умерли, да умереть недосуг. И жаловаться некому и не на кого пенять, что жить — некогда, и бунтовать — некогда, и некогда — умирать, что человек отчаялся воду в ступе толочь, и маятник умаялся качаться день и ночь. 25 апреля 1927, второй день Пасхи

С. И. Чацкиной

* * *

И всем-то нам врозь идти: этим — на люди, тем — в безлюдье. Но будет нам по пути, когда умирать будем. Взойдет над пустыней звезда, и небо подымется выше, — и сколько песен тогда мы словно впервые услышим! 27 октября 1926

Памяти А. К. Герцык

Играй, Адель,

Не знай печали.

Пушкин

* * *

И голос окликнул тебя среди ночи, и кто-то, как в детстве, качнул колыбель. Закрылись глаза. Распахнулись очи. Играй, Адель! Играй, Адель! Играй, Адель! Не знай печали, играй, Адель, — ты видишь сны, какими грезила в начале своей младенческой весны. Ты видишь, как луна по волнам мерцающий волочит шарф, ты слышишь, как вздыхает полночь, касаясь струн воздушных арф. И небо — словно полный невод, где блещет рыбья чешуя, и на жемчужных талях с неба к тебе спускается ладья… И ты на корму, как лунатик, проходишь, и тихо ладьи накреняется край, и медленно взором пустынным обводишь во всю ширину развернувшийся рай… Играй, Адель! Играй, играй… 21 ноября 1927?

* * *

И отшумит тот шум и отгрохочет грохот, которым бредишь ты во сне и наяву, и бредовые выкрики заглохнут, — и ты почувствуешь, что я тебя зову. И будет тишина и сумрак синий… И встрепенешься ты, тоскуя и скорбя, и вдруг поймешь, поймешь, что ты блуждал в пустыне за сотни верст от самого себя! 13 апреля 1927

* * *

Каждый вечер я молю Бога, чтобы ты мне снилась: До того я полюбилась, Что уж больше не люблю. Каждый день себя вожу Мимо опустелых комнат, — Память сонную бужу, Но она тебя не помнит… И упрямо, вновь и вновь, Я твое губами злыми Тихо повторяю имя, Чтобы пробудить любовь… 1919

Каин

«Приобрела я человека от Господа», И первой улыбкой матери На первого в мире первенца Улыбнулась Ева. «Отчего же поникло лицо твое?» — Как жертва пылает братнина!— И жарче той жертвы-соперницы Запылала ревность. Вот он, первый любовник, и проклят он, Но разве не Каину сказано: «Тому, кто убьет тебя, всемеро Отмстится за это»? Усладительней лирного рокота Эта речь. Ее сердце празднует. Каин, праотец нашего племени Безумцев — поэтов!

* * *

Как воздух прян, Как

месяц бледен! О, госпожа моя, Моя Судьба! Из кельи прямо На шабаш ведьм Влечешь, упрямая, Меня, Судьба. Хвостатый скачет Под гул разгула И мерзким именем Зовет меня. Чей голос плачет? Чья тень мелькнула? Останови меня, Спаси меня!

* * *

Как неуемный дятел Долбит упорный ствол, Одно воспоминанье Просверливает дух. Вот все, что я утратил: Цветами убран стол, Знакомое дыханье Напрасно ловит слух. Усталою походкой В иное бытие От доброго и злого Ты перешел навек. Твой голос помню кроткий И каждое мое Неласковое слово, Печальный человек.

Я видел вечер твой. Он был прекрасен.

Тютчев

* * *

Как пламень в голубом стекле лампады, В обворожительном плену прохлады, Преображенной жизнию дыша, Задумчиво горит твоя душа. Но знаю, — оттого твой взгляд так светел, Что был твой путь страстной — огонь и пепел: Тем строже ночь, чем ярче был закат. И не о том ли сердцу говорят Замедленность твоей усталой речи, И эти оплывающие плечи, И эта — Боже, как она легка!— Почти что невесомая рука.

* * *

Лишь о чуде взмолиться успела я, Совершилось, — а мне не верится!.. Голова твоя, как миндальное деревце, Все в цвету, завитое, белое. Слишком страшно на сердце и сладостно, — Разве впрямь воскресают мертвые? Потемнелое озарилось лицо твое Нестерпимым сиянием радости. О, как вечер глубок и таинственен! Слышу, Господи, слышу, чувствую, — Отвечаешь мне тишиною стоустою: «Верь, неверная! Верь, — воистину».

* * *

Жила я долго, вольность возлюбя, О Боге думая не больше птицы, Лишь для полета правя свой полет… И вспомнил обо мне Господь, — и вот Душа во мне взметнулась, как зарница, Все озарилось. — Я нашла тебя, Чтоб умереть в тебе и вновь родиться Для дней иных и для иных высот.

* * *

Молчалив и бледен лежит жених, А невеста к нему ластится… Запевает вьюга в полях моих, Запевает тоска на сердце. «Посмотри, — я еще недомучена, Недолюблена, недоцелована. Ах, разлукою сердце научено, — Сколько слов для тебя уготовано! Есть слова, что не скажешь и на ухо, Разве только что прямо уж — в губы… Милый, дверь затворила я наглухо… Как с тобою мне страшно и любо!» И зовет его тихо по имени: «Обними меня! Ах, обними меня… Слышишь сердце мое? Ты не слышишь?.. Подыши мне в лицо… Ты не дышишь?!..» Молчалив и бледен лежит жених, А невеста к нему ластится… Запевает вьюга в полях моих, Запевает тоска на сердце.

* * *

На Арину осеннюю — в журавлиный лёт — собиралась я в странствие, только не в теплые страны, а подалее, друг мой, подалее. И дождь хлестал всю ночь напролет, и ветер всю ночь упрямствовал, дергал оконные рамы, и листья в саду опадали. А в комнате тускло горел ночник, колыхалась ночная темень, белели саваном простыни, потрескивало в старой мебели… И все, и все собирались они, — возлюбленные мои тени пировать со мной на росстани… Только тебя не было! 17-30 сентября 1927