Разум и чувства
Шрифт:
— Эм, пожалуйста!
Марианна, не обращая на нее внимания, доиграла припев до конца. Закончив, она сказала:
— Я знаю, ты ненавидишь эту песню.
— Я ее вовсе не ненавижу…
— Конечно, в ней нет ничего особенного. Я и сама понимаю. Она совсем простенькая. Но она подходит к моему настроению. К моим нынешним чувствам.
Элинор повторила:
— Мы пакуем вещи. Книги. Ты не представляешь, сколько их накопилось.
—
— С обстановкой. Но там нет книг, картин и еще много чего. Мы бы закончили гораздо быстрее, если бы ты хоть немножко помогла.
Марианна подняла голову и стала смотреть в окно. Обеими руками она крепко обнимала гитару.
— Ты можешь представить, что мы больше не будем здесь жить?
— Только не начинай все заново! — устало ответила Элинор.
— Посмотри на эти деревья. Ну посмотри! И на озеро. Я всегда занималась музыкой, сидя у этого окна, наслаждаясь видом. Я играла здесь на гитаре целых десять лет,Элли! — Она посмотрела на свою гитару. — В этой комнате отец подарил мне ее.
— Я помню.
— Когда я закончила пятый класс.
— Да.
— Он сам все разузнал — какой должна быть настоящая, классическая испанская гитара. Сказал, обязательно с кедровым верхом и боками из розового дерева, а гриф — из черного. Он радовался вместе со мной.
Элинор подошла к сестре поближе и успокаивающим тоном произнесла:
— Она же поедет с нами, Эм. Никто не отбирает у тебя гитару.
— Фанни… — внезапно перебила ее Марианна и замолчала.
— Фанни? Что Фанни?
Марианна подняла глаза.
— Вчера. Она спросила у меня, сколько моя гитара стоит.
— Не может быть! И что ты ей ответила?
— Сказала, — пробормотала Марианна, — что точно не помню, кажется, около тысячи, а она спросила, кто мне ее купил.
— Вот гадина! — не сдержалась Элинор.
— Понимаешь, она меня застала врасплох! Спрашивает — это твой отец заплатил за нее? — а я растерялась и говорю — это был их общий подарок, от папы и дяди Генри, на окончание пятого класса, — а она говорит, значит, раз дядя Генри участвовал в покупке, гитара должна остаться в Норленде.
Элинор, пошатнувшись, присела на кровать.
— Ты же не позволишь Фанни одержать над собой верх, правда? — спросила она.
Марианна прижалась щекой к боковине гитары из розового дерева.
— Этой ночью я спрятала ее под кроватью. Не хотела ни на минуту выпускать ее из виду.
— И ты все равно хочешь остаться здесь? Даже если это означает жить рядом с Фанни?
Марианна подняла голову, а потом встала, держа гитару за гриф.
— Все дело в этом месте, Элли. В этих деревьях, в солнечном свете — в том, как я чувствую себя тут. Я не верю, что найдется другое место, где я смогу чувствовать себя дома. Я боюсь, что домау
Элинор вздохнула. Марианна унаследовала от отца не только астму, но и его склонность к депрессии. Со временем они все научились принимать ее, смирились и с внезапными сменами настроения, и с апатией, и с фатализмом. Элинор отдавала себе отчет в том, каких гигантских усилий потребует переезд в новое, незнакомое место; периодически она, без особой надежды, спрашивала себя, сможет ли вынести уныние Марианны, одновременно борясь с материнской легкомысленностью и страхами Маргарет, не желавшей расставаться с одноклассниками и друзьями, которых знала всю — всю! — свою жизнь.
— Пожалуйста, — повторила Элинор, — не сдавайся заранее, мы ведь даже еще не переехали!
— Я постараюсь, — жалобно ответила Марианна.
— У меня нет сил смотреть, как все вы страдаете…
— Мама не страдает. А ведь все это по ее вине!
— Она просто довольна, что сумела уязвить Фанни. У нее это ненадолго, вот увидишь.
Марианна всмотрелась в лицо сестры.
— Я постараюсь, — сказала она еще раз. — Честно. Я попробую.
— Там будут другие деревья…
— Не надо!
— И долины. И развеселый сэр Джон.
Марианна едва заметно поежилась.
— Что, если мы больше ни с кем там не познакомимся?
— Быть такого не может.
— Хорошо бы, — сказала Марианна, — Эдвард нас навестил.
Не говоря ни слова, Элинор поднялась с кровати и направилась к двери.
— Элли?
— Что?
— Ты общаешься с Эдвардом?
Элинор ответила не сразу.
— Он не звонил, — коротко сказала она.
— А в Фейсбуке?
Стоя на пороге, Элинор обернулась.
— Я не смотрела.
Марианна наклонилась, пряча, словно ребенок, гитару под кровать.
— Ты ему нравишься, Элли.
Последовала новая пауза.
— Да… я знаю.
— Нет, я хотела сказать, — снова заговорила Марианна, — это всерьез.По-настоящему.
— Но он себе не принадлежит.
— Полная глупость: в наши дни беспрекословно подчиняться своей мамочке! Как он!
Элинор, негодуя, воскликнула:
— Всю жизнь она только давила на него! И испортила остальных своих детей! Она к нему несправедлива.
Марианна поднялась с кровати и подошла поближе к сестре.
— Ну надо же, — улыбнулась она, — ты защищаешь Эдварда! Хороший знак.
Элинор посмотрела ей в лицо и сказала с неожиданной прямотой:
— Я не могу сейчас об этом думать.
— Как это?
— Не могу и все, — ответила Элинор. — Я стараюсь думать о книгах, которые надо упаковать, чтобы не вспоминать, что мне придется бросить университет.